А вот в финских окопах царила траурная тишина. Она лучше слов подтверждала, что сообщение нашего командования — надо бы точнее, да некуда.
Порадовались, поликовали и… задумались: два наших фронта, стремясь навстречу друг другу, семь дней преодолевали только четырнадцать километров. А сколько их, километров, надо пройти с боями им, советским солдатам, чтобы очистить от фашистов свою землю? Наконец, чтобы с победой ворваться в Берлин?
Мысль о том, во сколько человеческих жизней обошлась сегодняшняя наша победа, многих заставила сурово насупиться.
И вдруг 8 февраля солдат Карпов сообщил, что уже вчера на Финляндский вокзал прибыл первый поезд с Большой земли. Только подумать: 18 января мы прорвали блокаду, а 7 февраля в Ленинград уже пришел первый поезд с продовольствием! Пришел по новой железной дороге, по новому мосту через Неву, сделанному буквально за считанные дни!
Откровенно ликовали, но помнили, что фашисты по-прежнему во многих местах недопустимо близко к Ленинграду. Значит, радуйся, солдат, сегодняшним победам, но и помни, что ой как много тебе надо еще совершить, чтобы все эти победы стали одной большой Победой.
Была в первых числах февраля и еще одна радость: Совинформбюро весь мир оповестило о славном завершении Сталинградской битвы. И сразу во всех землянках начались восторженные обсуждения свершившегося. Стихийно возникали и проходили они. Но неизменно все восхищались успехами товарищей там, на берегу Волги и в донских степях, главное же — очень многие и уже в полный голос, не боясь, заявляли: дескать, вот-вот воинское счастье и к ним лицом повернется; мол, скоро и мы рванем вперед, чтобы сначала отбросить фашистов от Ленинграда, дать городу-герою возможность наконец-то вздохнуть полной грудью, а потом и сокрушить гитлеровцев в прах. Полностью и безвозвратно. Хотя почему сначала лишь отбросить от Ленинграда? Сразу, с первого дня нашего наступления, рубить их под корень!
Вроде бы были и причины, подтверждающие догадку о скорой активизации боевой деятельности и Балтийского флота. Если не ради этого, то для чего вдруг стали отзывать с сухопутного фронта многих матросов и старшин, а морских офицеров — всех без исключения? Подводников с пешего фронта сняли еще в конце первого года войны. И подводные лодки Балтийского флота сразу ожили, основательно потрепали нервы фашистскому командованию! А сейчас, бесспорно, флоту потребовались люди, владеющие и другими военно-морскими специальностями.
Из морских офицеров последним убыл командир бригады, сдав ее полковнику Муратову — лет сорока, но моложавому, с черной щеткой усов и темно-карими глазами, которые, казалось, никогда не были равнодушными или даже просто спокойными.
Новый командир бригады начал с того, что побывал во всех ротах, находившихся на передовой. Везде осмотрел окопы, пулеметные гнезда, не поленился кое-где даже лечь на снег, чтобы проверить: а хорошо ли солдат отсюда видит поле возможного боя. И еще — он всем оказал примерно одно и то же. Дескать, пора, дорогие товарищи, вновь взять в руки уставы и внимательно проштудировать тот раздел, где говорится о действиях личного состава в наступательном бою. И еще намекнул: мол, очень возможно и такое, что в скором времени их бригада станет дивизией.
Со всеми офицерами познакомился полковник Тезик Хасанович Муратов, даже взводных командиров внимание ем не обошел. Каждому руку протягивал. Не для проформы: нате, мол, подержитесь почтительно за кончики моих пальцев, — а от чистого сердца; сам хватал чужую ладонь и тискал. А с майором Исаевым у него состоялся короткий разговор. Полковник, вцепившись в руку майора Исаева так, словно намеревался удержать его, если он попытается убежать, спросил, прищурив веселые глаза:
— Значит, опять ротой командуешь?
— Приказ, — пожал плечами майор Исаев.
— Приказы, как любил говаривать один мой знакомый старшина, людьми и для людей пишутся. Так что исподволь готовься снова принимать батальон… Почему лицо не озарилось улыбкой радости? Почему не слышу про уху из петуха?
Майор Исаев ответил без спешки или промедления, ответил точно через паузу, которая была необходима для обдумывания каждого слова своего ответа:
— Что касается ухи из петуха, она вся вышла… Знаю, сам взводным командирам, сержантам и солдатам втолковываю, что приказы не обсуждаются… Повременить бы с приказом о назначении меня на батальон, а? Пока я сам собой не всегда толково командую, так допустимо ли в таком состоянии сотнями людей повелевать?.. А вообще-то — ваша воля…
Полковник Муратов, посерьезнев, на мгновение даже сдвинув к переносице густые черные брови, ответил лаконично и в то же время туманно: