И майор Исаев невольно покосился на Никонова, с отвращением скользнул глазами по его рыжим вихрам, казалось, как-то вызывающе топорщившимся на затылке, и по жилистым, натруженным рукам, уверенно сжимающим черенок лопаты.
А земля падает с лопат, падает…
— Воловик, ты почему перестал копать? — спрашивает майор Исаев для того, чтобы порушить гнетущую тишину.
— Мне и такой ямки хватит, — вроде бы беспечно отвечает тот, соскабливая палочкой грязь с лопаты, потом неторопливо садится на холмик земли, выброшенной им из неглубокой могилы. — Да и Никонов, как погляжу, и за меня решил постараться.
Действительно, тот уже с головой ушел в землю. Он будто хочет вырыть подземный ход, которым можно будет убежать от людей, справедливо ненавидящих его, Ивана Никонова.
Никонова силой вытащили из ямы, вырытой им.
Короткий приказ:
— Раздевайтесь!
Воловик сбросил с плеч шинель, небрежно швырнул на нее гимнастерку, шаровары и стыдливо прикрылся рукой.
А Никонов тянет время: его пальцы то и дело умышленно мешают друг другу, он излишне долго укладывает гимнастерку и, шаровары. Чувствуется, что это не привычная аккуратность человека, а все тот же страх перед смертью.
Наконец справился со своей одеждой и он.
— Есть просьбы? — сухо спрашивает майор Исаев.
— Имеются, — поспешно отвечает Воловик и вытягивается так, будто на нем не нижнее белье, а полная парадная форма. — На ваш приговор не обижаюсь. Сам напросился… Если можно, напишите домой, что погиб в бою… И закурить бы…
Злая тишина висит над лесом, над его опушкой. Теперь уже несколько ворон сидят на голых ветвях дерева и поглядывают на людей.
— Ладно, напишу, что ты умер как человек, — обещает майор Исаев. — А что скажешь ты, Никонов?
Никонов высказал не просьбу. Все его бессвязные вопли были о желании жить, о том, что он согласен десять и даже больше лет отсидеть в самой строгой тюрьме, в сырой одиночке гнить, только бы не умереть сегодня.
Майору Исаеву стало невыносимо противно смотреть на этого подлеца, ползавшего около ног людей, хватавшегося скрюченными пальцами за их сапоги. Ему вдруг чуть не до слез обидно стало: что ни говорите, а его решение о расстреле этих бандитов — самый обыкновенный самосуд, за который запросто могут основательно погладить против шерстки…
Хотя стоит ли сейчас думать об этом? И он отвернулся от Никонова. До чего же гадок этот слизняк!
И тут Никонов, почувствовав, что снисхождения ему не будет, вскрикнул и побежал. Не в лес, до которого было несколько метров, а прямо на солдатские шеренги. Он бежал, размахивая руками. Майор Исаев видел его черные от земли ступни, быстро двигающиеся лопатки…
Вот и серая стена батальонных шеренг. Она дрогнула, расступилась. В этот коридор, стенами которого были люди, и бросился чужой для них человек. Майор Исаев понял сразу, сердцем почувствовал, что тот был именно чужим, презираемым: ни один из солдат не протянул к нему руки, чтобы попытаться схватить, остановить. Солдаты брезговали прикасаться к нему.
Как на учении, развернулось отделение. Злые, короткие очереди хлестнули в спину беглеца. Он упал. С тревожным криком взмыли вороны с голых ветвей дерева.
Строй батальона и шеренги штрафников смешались на несколько минут. Все, хотя вроде бы и не хотели этого, смотрели на беловатое пятно, застывшее на серой холодной земле.
А потом вспомнили о Воловике. Глянули в его сторону. Он по-прежнему сидел на холмике земли, по-прежнему курил.
И тогда майор Исаев подошел к нему, остановился почти рядом. Воловик торопливо сделал несколько жадных затяжек, швырнул окурок в яму, приготовленную для себя, и встал.
— Ну, чего на меня глаза таращишь? — набросился на него майор Исаев. — Одевайся!
До этого Воловик был бледен. Но теперь, если бы не слезы, покатившиеся из глаз, можно было бы подумать, что перед тобой стоит мертвец, вылезший из этой ямы.
Майор Исаев сдвинул фуражку на затылок, глубоко вздохнул и пошел прочь, даже не глянув в сторону беловатого пятна, маравшего землю. Пират моментально пристроился около его левой ноги.
Вроде бы никого постороннего не было, когда вершили справедливый суд, вроде бы и батальона никто в тот день даже на самое короткое время не покидал, но в обед, почти одновременно с походными кухнями, правда с противоположной стороны, с запада, продрался сквозь грязь и «козлик» командира полка. Бесцеремонно отправив прогуляться адъютанта и шофера, сюда, в машину, полковник Муратов и позвал майора Исаева, усадил на сиденье рядом с собой и сразу же обругал. За невыдержанность и самоуправство. Беззлобно и очень кратко обругал. А потом, помолчав, и сказал, что за недавний бой хотел его, майора Исаева, представить к ордену Красного Знамени. Даже начал заполнять на него наградной лист. Но теперь с отправкой того листа повременит. Исключительно для того, чтобы излишне не дразнить высокое начальство. А закончил свой монолог наигранно бодро: