Девушки тоже вышли из машины. Привлеченная необычно зеленой и свежей для этого времени травкой, Надя ушла за придорожную канаву. Здесь, на припеке, пахло весной, началом мая, и не хотелось верить, что кругом все желтеет и жухнет и пахнет осенью. Кто-то сказал, что к весне война должна окончиться. Может быть, эта травка и хотела показать людям, что весна обязательно придет?
Неожиданно к Наде подошел Троицкий, порывисто взял ее за руку, сказал чуть не плача, с дрожью и обидой в голосе:
— Он дурак, Надя, он совсем дурак, этот ваш Скуратов! Понимаешь, я сегодня проводил Ипатова, он уехал, мы с ним хорошо простились. А этот — осел, осел!
— Ах какой вы нервный сегодня, Евгений Васильевич! — укоризненно сказала Надя.
— Ты послушай, послушай, Надюша! Я ему сказал о литературе. О том, что она призвана воспитывать человека красивым…
— Господи, вы опять про свое!
— Я ему сказал… я ему сказал, Надюша, что литература в полную меру еще не делает этого, что иные писатели пищат, а не поют, а о нашем человека надо только петь. Я ему сказал, что петь — это не значит восхвалять, славословить, что Гоголь и Щедрин тоже пели, бичуя глупость и грязь, что воспитывать человека красивым — это, кроме всего прочего, очищать его и от грязи. А Скуратов? Он накричал на меня. Он сказал, что нечего думать о таких вещах, что об этом и без нас есть кому подумать. Мало того, он сказал, что я чуть ли не смутьян и он, Скуратов, еще подумает, не стоит ли рассказать обо мне кому следует. Он дурак, дурак, Надя!..
— Нашли тоже с кем говорить, со Скуратовым! Вы сказали бы мне, раз нету теперь Лаврищева, Ипатова. Думаете, я не поняла бы? Ах, Ежик, Ежик!..
— Что он говорит, что он говорит, Надюша! Без нас есть кому подумать! Кому? Кто-то о литературе подумает, о войне подумает, о будущем подумает — а нам что, а мне что? Да нельзя же кому-то одному думать ни за двоих, ни за троих, ни за десятерых! У нас есть своя партия, мы безгранично верим ей. У нас есть свои идеи, мы до последней капли преданы им, война показала. Партия — часть народа, идеи — мысль народа. Значит, и моя часть, и моя мысль. Вот почему я обязан думать, должен думать, Надюша! Каждый должен думать об улучшении жизни — вождь и рядовой, коммунист и беспартийный, старый и молодой. Мы на этом воспитаны, это у нас в крови. Это и есть расцвет человека, расцвет личности. И вдруг — не думать, не рассуждать, откуда это, Надюша? Откуда?..
— Успокойтесь, Евгений Васильевич, не надо, — уговаривала его Надя, оглядываясь на Скуратова, нервно шагавшего по дороге.
— Как же так? — совсем растерянно твердил Троицкий. — Не думать, не рассуждать! Но когда один думает за десятерых, тогда в десять раз больше возможности и ошибиться, тогда в десять раз страшнее и ошибка! Разве это не ясно, а, Надюша? Не ясно? Скуратов за десятерых подумал, промахнулся, а отвечать кому? Всем? А если я не хочу отвечать за Скуратова? Я не хочу отвечать за самодуров, не хочу, не хочу!..
— Да замолчите вы наконец! — уже почти со слезами прикрикнула Надя.
Троицкий печально посмотрел на нее.
— Все, Надюша, конец. Молчу. Кладу камень в рот. Один пустынник, Агафон, три года держал камень во рту, чтобы отвыкнуть говорить…
— Господи, при чем тут Агафон! Своих Агафонов обязательно вспомните, откуда вы их только выкапываете?
Троицкий наклонился, сорвал зеленый листок подорожника, воскликнул, не слушая ее:
— Постой, постой, Надюша! Это что ж такое? Я замолчу, ты замолчишь, они замолчат, мы замолчим. — Отбросил листок: — Давайте все замолчим! — Опять разволновался: — Но молчать о недостатках, когда они есть, да это же с нравственной, воспитательной стороны — и то преступление! Молчать о недостатках — это соглашаться с ними, воспитывать в характере людей двурушничество, когда человек со спокойной совестью может делать одно, а говорить другое. Молчать о недостатках — это отвергать творчество, самую идею творчества, ибо творчество тем и сильно, что утверждает новое, отметая старое…
Надя взяла его за руку.
— Ах, Ежик! Кого послушал — Скуратова! Это же только Скуратов, не я, не мы, не они — Скуратов! Мы поем, мы говорим, мы будем петь, мы будем говорить — обо всем. Скорее бы победа! — Попросила: — Гляньте, какая зеленая травка. Будет весна, Евгений Васильевич. А к весне и война кончится…