— Три тысячи вылетов! — сказала Гаранина. — В сорок первом у нас на всю армию оставалось пятнадцать самолетов…
В ответ Варя только обхватила ее за плечи и выбежала из аппаратной, столкнувшись в дверях с майором Желтухиным и чему-то засмеявшись. Все тело ее, после долгого неподвижного сидения за аппаратом, наслаждалось свободой, требовало разминки, и она побежала по длинному коридору вприпрыжку. Побежала — и вдруг остановилась, будто что потеряла, оглянулась, в изумлении подняла брови. Но тут же засмеялась и снова побежала вприпрыжку. Это на минуту вспомнился Игорь, вспомнилось все ночное, о чем ни разу не подумала за день. Вспомнилось, и на душе стало еще отраднее. Где-то сегодня Игорь, что делает?
Прибежав в свою комнату, умылась, взяла котелок, ложку, сбегала на кухню, пообедала — и все впереди всех, быстрее всех, и все с улыбкой, и все вприпрыжку. А когда пообедала, оказалось, что делать больше и нечего. Раньше хоть вышивала наволочку, ради этого спешила и торопилась, выкраивая свободное время, а сегодня некуда было торопиться. Варя достала свою вышивку, подержала в руках, разгладила, с тяжелым вздохом снова спрятала под подушку — и почувствовала себя одинокой…
Чтобы чем-то занять себя, она решила постирать, принесла с кухни горячей воды — тихо, неторопливо, нога за ногу, будто пытаясь обмануть медленно текущее время, и чувство одиночества все тревожнее сосало под сердцем. «Возьмусь что-нибудь еще вышивать, — подумала она. — Может быть, платочек Игорю, благо ниток достала…»
И вдруг на улице, в гулких коридорах здания закричали:
— Тревога, тревога, немцы! — И все разом кругом смешалось, забегало, не разберешь. Девушки бросили свои дела, схватились за карабины, однако не решались выйти из комнаты. Прошло, может быть, минут пять, но их забыли, к ним никто не приходил, топот в коридорах стих, слышно было, как от подъезда отошла машина.
— На Стрельцова с Пузыревым немцы напали, бродячие, они были на линии, на них и напали, — кто-то громко сказал в коридоре, и опять послышался топот.
Варя оглянулась на девчат, глаза ее округлились.
— Игорь, там Игорь! — крикнула она и ринулась из комнаты, по коридору, на улицу.
От подъезда как раз отходила еще одна машина. Варя, не помня себя, вскарабкалась в кузов.
— Куда, куда? — закричали вокруг. — Без вас справятся, сидели б на месте!..
Варя ничего не слышала. Машина рванулась, поехала, круто свернув на выезде из поместья на узкую щебенчатую дорогу. И когда выехали на дорогу, Варя с высоты машины увидела справа, в низине ровное бурое поле и на нем небольшие, весело светившиеся лужицы. Это садилось солнце, которое хорошо поработало за день и принесло столько радости Варе.
Никаких немцев не было. На дороге стояла другая машина, которая ушла раньше, вокруг нее мирно толпились люди. «Ну вот, — стараясь среди них отыскать Игоря, подумала Варя. — А тут подняли панику — напали, напали! Немцы сами всего боятся, как зайцы!» Но когда машина остановилась, Варя соскочила наземь первой, спотыкаясь, побежала к людям, которые зачем-то столпились в стороне от дороги, в кустах, нетерпеливо работая локтями, пробилась через кольцо.
И тут внезапно, прямо у себя под ногами, увидела его, Игоря. Он лежал на подостланной шинели, кругом него была кровь, и глаза его, живые, миндалевидные глаза — Варя в первую очередь увидела его глаза — лихорадочно блестели, озирая людей. Он сразу же увидел Варю и заговорил быстро, торопясь, как будто ему не давали говорить:
— Это Пузырь струсил. Растяпа! Мы уже возвращались домой. Мы сегодня с ним на линии были. Линейщиков отправили дальше, на новое место, а нас послали на линию подтянуть новую жилку. Мы уже возвращались домой. Пузырь шел в стороне, немец на него, а он не видит, и я закричал и выстрелил в немца. Вот он лежит за кустами, немец-то. А Пузырь струсил. А рядом с тем был другой немец, он выстрелил в меня и убежал, и я упал. Тогда Пузырь подполз ко мне, начал палить, поднял тревогу. Вот и все, Варя, вот и все. Это было так неожиданно. А Пузырь, Пузырь, растяпа! У меня карабин, а у немца автомат. Пока я щелкал затвором, а немцу только нажать. Ты понимаешь, Варя, ты понимаешь?..
— Не надо, Игорь, успокойся, молчи, — несколько раз пыталась остановить его Варя, а он все говорил, торопливо, захлебываясь, и на губах у него появилась кровавая пена. Варя вытерла ему губы платочком, и он испуганно посмотрел на нее, в самые глаза, спрашивая о чем-то, нетерпеливо и жарко. Варя поняла его: «Неужели я убит, Варя? Неужели убит?» — спрашивали, молили ответить его глаза, но Варя сделала вид, что не понимает его вопроса, она почувствовала себя спокойной, совершенно спокойной. Страх, боль и ужас куда-то ушли от нее. Осталось одно это ледяное спокойствие, остался Игорь, а все, что было вокруг, исчезло: люди, их голоса, фырканье машин, заходящее солнце — исчезло все, остался Игорь и она одна перед ним со своим ледяным спокойствием.
— Я утром видела тебя, Игорь, как вы пошли с Пузыревым, — сказала она, еще раз вытерев ему губы. — Но мне было почему-то стыдно, и я убежала…
— И я видел. И мне было стыдно. И я, и я! — заторопился он, обрадованный.
— Тише, Посторонитесь. Прошу отойти, — услышала Варя настойчивый голос, подняла голову и увидела фельдшера из санчасти, пожилого сутулого человека, встала, отступила на шаг, и Игорь скосил глаза, чтобы видеть ее, и в глазах у него стоял все тот же вопрос, нетерпеливый и жаркий.
Осмотрев раненого — рана была опасной, в живот, — сделав самое необходимое, фельдшер попросил перенести Стрельцова на машину. Игоря подняли прямо на шинели и перенесли в машину. Кто-то заботливо подложил соломы.
— Быстрее в госпиталь, — сказал фельдшер шоферу. — Это километров десять. Нужна операция. Как можно скорее!..
Варя, волоча за собой карабин, взобралась в кузов, села рядом с Игорем, подложив свою руку ему под голову. По другую сторону Игоря сел фельдшер. Машина тронулась.
— Нет, нет, нет! Я не хочу, не хочу! — заметавшись, громко заговорил Игорь, когда машина тронулась, и изо рта у него побежала струйка крови.
— Поскорее бы! — сказал фельдшер, привстав на колени и с надеждой вглядываясь вперед, через кабину машины.
— Молчи, Игорек, молчи, родной мой, — сказала Варя, дивясь спокойствию, с каким она говорила. — Теперь недолго, мы приедем, машина идет хорошо, мы приедем. — И тоже привстала на колени, посмотрела через кабину и увидела, что по сторонам сгущаются сумерки и лужицы на полях стали багрово-красными, как тогда, утром, на пруду.
— Не хочу, не хочу! — все настойчивее и, наверное, уже не помня смысла своих слов, твердил Игорь. Варя думала, он бредит, но он поймал ее руку, слабо пожал ее, и Варя пожала ее крепче, заботливее, нежнее, задержала его руку в своей руке, разглядела ее — рука у него была совсем маленькая, сухая, женская. Варя вздохнула и подумала с тем же ледяным спокойствием: «Боже, боже! Зачем убили человека? Зачем?»
— Нет, нет, нет! — твердил Игорь и вдруг вздрогнул, открыл широко глаза и увидел высоко над собой темное, с красноватыми отблесками небо, луну и розовые клочья туч вокруг нее, которые куда-то быстро летели, клубились, распадались на куски прямо на глазах, и ему казалось, машина неслась вверх, вверх, в эту пучину туч.
— Я не хочу! Нет! — слабо, совсем слабо прошептал Игорь и закрыл глаза.
— Потерпи, милый, славный, хороший мой, потерпи, — умоляла Варя.
Через минуту он опять открыл глаза. Машина неслась все выше и выше, казалось, стоило только повернуть голову, и он увидит весь мир, из края в край; на какой-то миг он даже подумал: «А может быть, повернуть голову, посмотреть, каков этот мир?» — но не мог и снова простонал свое: «Нет, нет, нет!», не помня смысла, и схватился за руку Вари, боясь уже не смерти, а боясь упасть с этой высоты, куда мчалась машина. И, взяв ее руку, успокоился, подумав: «И Варя со мной. Она тоже со мной — это хорошо, очень хорошо!» Потом приподнялся, сказал твердо, осмысленно, своим обычным голосом:
— А может быть, та женщина была не виновата? Варя, может быть, она была не виновата? — И упал, снова твердя: — Я не хочу, не хочу!