— Лично я слежку точно не снимала, — и мужчины ни о чем подобном не упоминали.
— А собратья?
— Мне они не отчитываются.
— Странно, — пробормотал Эрин, озвучивая мои мысли, осмотрелся заново и повысил голос. — Может, ты все же спустишься?
Я вздохнула, покосилась через плечо на частично освещенные окна дома и, примерившись, спрыгнула-таки вниз. Ладно уж, в прошлый раз не украл, не покалечил и не убил, авось и в этот ничего противозаконного не сделает.
В крайнем случае, и клыки с когтями в ход пустить можно.
Эрин посторонился, я отряхнула брюки, выпрямилась.
— Думаю, предлагать поехать в место поудобнее и более подходящее для конфиденциальной беседы не стоит.
— Правильно думаешь, — оценила я сообразительность да покладистость редкостную некоторых котиков особо настойчивых. — Выкладывай, что ты там хотел.
Эрин скрестил руки на груди, опять огляделся, словно за минуту в окружающем пейзаже что-то могло кардинально измениться, помялся, покачиваясь с пятки на мысок.
— Эр-р-рин, если ты намерен и дальше жаться, будто трепетная неопытная девица в первый раз, то я лучше вернусь в логово, — заметила я. — Время позднее, да и если задержусь и меня хватятся, то поднимется шум, который тебе вряд ли понравится.
Мне, впрочем, тоже, особенно в свете фирменной норданской подозрительности, но собеседнику о таких деталях знать ни к чему.
— Подозреваю, мою биографию тебе уже изложили? — наконец выдал кошак.
Я кивнула.
— Что ж… — теперь Эрин посмотрел на темный звездный небосвод над нашими головами. — Я даже не сразу узнал о том, что случилось с моей семьей и моим прайдом. Жил я тогда далеко от Афаллии и, честно говоря, возвращаться на родину совершенно не торопился. Зачем, если я свободен, точно птица в небе, и передо мной столько интересного, столько возможностей, целый новый мир, отличающийся от моего родного захолустья, словно юг от севера? Я и писал-то домой изредка… по большим праздникам, давая маме знать, что ее сын жив-здоров. С семьей я расстался не в лучших отношениях, отец был категорически против моего отъезда, мама плакала и умоляла остаться… но я все равно уехал. Что мне было делать в Мейре — до конца дней своих рыбу ловить? Жениться на какой-нибудь кошечке из прайда или даже на человеческой девушке, милой и по провинциальному добродетельной, и нарожать очередное поколение несчастных, вынужденных влачить убогое существование в заштатном унылом городишке, коих не меньше сотни по всей Афаллии? А родители… у них есть еще двое сыновей, мои старшие братья, которые унаследует отцовское дело и подарят внуков… Так я думал долгие годы после отъезда, когда в редкие минуты вспоминал о доме. А потом как-то вдруг узнал… что нет больше ни Мейра, ни прайда манулов, ни семьи… никого нет, я один остался, — Эрин передернул плечами, будто пытаясь отогнать давние сожаления. — И я, как говорится, пошел в разнос: пил, кутил, предавался разным сомнительным удовольствиям и порокам, в общем, тупо прожигал жизнь, здоровье и деньги. Возможно, и вовсе бы сгинул… живучесть оборотня еще не панацея от разных… последствий такого существования… к счастью, хороший друг не только удержал меня от падения в бездну, но и сумел-таки вытащить из этого болота… — кошак внезапно усмехнулся невесть чему, глядя мимо на меня.
И кто тот доблестный лучший друг? Юлиан?
Наверняка.
— Мы даже поспорили. Не то чтобы я тогда желал быть спасенным благородным рыцарем… сама понимаешь всю сомнительность такого положения, особенно если ты не девица в беде… да и с какого-то момента я начал упиваться своим горем, я уже не столько оплакивал семью, сколько жалел сам себя, смаковал свое одиночество, радовался ему и тому, что оно позволяло мне творить. И настолько привык к этому состоянию, что возвращаться в нормальный мир не хотел. И Юлиан развел меня на спор… мол, если я возьмусь за ум, добровольно откажусь от… прежнего беспутного образа жизни и стану приличным, чтящим заветы праматери двуликим, то он… кое-что выполнит. Я не поверил. Сказал, что он подобного ни в жизнь не сделает. А Юлиан ответил, поспорим? И я пес его знает почему согласился. Отчего-то любопытство оказалось сильнее… или просветление все-таки посетило мою затуманенную алкоголем и наркотиками голову… не знаю. Позже, когда случалось мне попасть в ту же компанию, в какой развлекался собрат Беван, я смотрел на него, вспоминал о родных и, конечно же, хотел, чтобы и он, и вся эта когорта проклятых бессмертных получила по заслугам, чтобы однажды они почувствовали хотя бы половину того, что чувствуют те, кто даже не встает на их пути — всего лишь неудачно подворачивается под руку. Но я понимал, что в действительности мне нечего противопоставить и одному собрату, не говоря уже о тринадцати, понимал, где я и где они. Я не был настолько одержим идеей мести, чтобы, едва выкарабкавшись из одной крайности, тут же бросаться в другую… Пока три года назад меня не нашел некий нечеловек и не спросил, хочу ли я воздать ордену по долгам его?
— Три года? — повторила я.
— Да… этой было весной в Афаллии.
Твою ж чащу…
— То есть когда в конце лета того же года произошел прорыв защиты в императорской резиденции, ты… ты уже был с этими… с этим анонимным клубом пострадавших от братства? — уточнила я с содроганием.
— Да, — Эрину хватило совести виновато потупиться, однако гнева моего праведного жест сей покаянный не погасил.
— Ты… ты…
Мститель недоделанный, заговорщик плешивый!
— Лиссет, — верно истолковал отсутствие у меня приличных эпитетов кошак, — мы тогда не знали…
— Чего вы не знали?! Что пострадают невинные люди? Между прочим, та подпущенная вами обезумевшая кера разорвала двоих и напала на мою подругу! Едва не убила Шель и Эсти! Да-да, нечего на меня так таращиться, Шель тогда тоже была беременна и выжила лишь чудом!
Наверное, при иных обстоятельствах я бы порадовалась совершенно потерянному, глубоко несчастному выражению на резко побледневшем лице Эрина. Для всякого оборотня, уважающего себя и действительно чтящего заветы праматери, нападение на беременную женщину, независимо от ее видовой принадлежности, — грех почище тех, посредством которых человеческие жрецы наставляют прихожан на путь истинный. Плох тот оборотень, что поднимает руку на беззащитную женщину, жалкое ничтожество тот, кто позволяет подобное в отношении будущей матери. Говорят, частичка самой великой Праматери снисходит в ту, в ком зародилась новая жизнь, осенена она божественным благословением, и тут вдруг…
Нападение, только благодаря яду в крови Шель не оборвавшее жизнь и матери, и не рожденного еще ребенка.
— Лиссет… — жалко, как-то на редкость жалобно пролепетал Эрин.
— Пес подери, хотите мстить братству — пожалуйста, мстите! — не унималась я. — Только самим собратьям, а не пускайте в расход тех, кому не повезло оказаться не в то время и не в том месте! Чем вы лучше ордена, отнявшего у вас то, что было вам дорого, если сами ради достижения своей цели готовы отбирать у других то, что дорого им? Или полагаете, будто она, цель эта ваша растреклятая, того стоит? Меньшее зло, да? Все во имя высшего блага и плевать, сколько трупов останется за вашими спинами, так?!
— Лиссет, послушай, — Эрин потянулся ко мне, попытался взять за руку, но я отшатнулась, чувствуя, что еще немного, и получит кошак по граблям своим неуемным уже не мягкой лапкой, а когтями. — Мы действительно не знали — ни о возможных парах членов братства, ни о детях! И уж тем более никто и предположить не мог, что Дрэйк приедет в резиденцию со своей парой.
Он что, всерьез считает, будто это полудетское «мы не знали» его оправдывает?! А ведь в двух других местах, где стараниями этих носителей якобы справедливого возмездия тоже произошел прорыв защиты с последующим абсолютно не случайным проникновением на территорию всяких тварей, жертв было больше. Империя, почитай, малой кровью отделалась, как Беван заметил.