— Неплохая идея, — заметила Изабелла. Ей пришло в голову, что она тоже из числа таких людей. Правда, она уезжала, но вернулась в тот дом, в котором жила в детстве. Поступит ли Чарли таким же образом? Вряд ли: мир сейчас такой переменчивый и открытый. Она взглянула на сына и подумала: впервые в жизни мне не все равно, в самом деле не все равно, я бы не хотела, чтобы мир изменился слишком сильно.
Питер улыбнулся, глядя, как Чарли размахивает ручонками.
— Итак, — продолжил он, — вчера я встретил Уолтера Бьюи на улице, когда гулял с нашей собакой Мэрфи. Я увидел, как Уолтер идет по другой стороне улицы. У него ужасная собака — коричневое чудище, известное своими преступлениями против местных кошек. Я всегда держался с Мэрфи подальше от этого пса, но, как это ни удивительно, Мэрфи и Бэзил — так зовут собаку Уолтера — начали вилять хвостами, как будто они старые друзья. Поэтому я смог остановиться и перекинуться словечком с Уолтером, в то время как собаки обменивались новостями. Я сказал, что видел его на аукционе «Лайон энд Тёрнбулл», и спросил, как ему нравится его новая картина. Уолтер ответил, что еще не повесил ее, и тогда я заметил, что ты тоже хотела ее купить. Я сказал, что это интересно: я знаком с двумя людьми, которые так жаждали одну и ту же картину.
Питер сделал паузу, и Сьюзи передала Чарли Изабелле, чтобы снова наполнить чайник.
— Счастливый малыш, — сказал Питер, глядя на Чарли. — Наверное, ты в нем души не чаешь.
Изабелла устроила Чарли поудобнее у себя на коленях.
— Спасибо. Да, он счастливый. И я в нем души не чаю.
— Но вернемся к Уолтеру, — продолжал Питер. — Когда я ему сказал, что ты тоже пыталась купить эту картину, он приумолк. Он явно о чем-то раздумывал. Минуты через две он решился. И вот что сказал: «Она может получить ее, если хочет. За ту же цену, которую заплатил я, — это не намного больше последней цены, которую она назвала». Вот его слова. И я обещал ему передать это предложение.
Изабелла нахмурилась. Ее заинтриговало, отчего это Уолтер Бьюи хочет избавиться от картины, затратив такие усилия, чтобы ее получить. Это показалось ей странным и снова навело на мысль, что с этой картиной что-то не так. А может быть, увидев картину в своем доме, он решил, что по какой-то причине она ему не нравятся? Возможно, она с чем-то плохо сочеталась — скажем, с обоями?
— Я понимаю, о чем ты думаешь, — сказал Питер. — Меня тоже удивило, что он так быстро захотел с ней расстаться. Я спросил, не разонравилась ли она ему, но он просто покачал головой и сказал «нет». Однако он почувствовал, что уже не испытывает того страстного желания обладать ею, которое ощутил на аукционе. Вот что он сказал.
— Другими словами, это альтруизм, — резюмировала Изабелла.
— Именно, — согласился Питер.
До этой минуты Сьюзи не высказывалась на эту тему. Теперь она присоединилась к беседе:
— Но если его желание так быстро померкло, почему же он сражался с Изабеллой на аукционе? Ведь было очевидно, что она очень хочет купить эту картину.
— Возможно, альтруизму тоже нужно время, чтобы проявиться, — предположила Изабелла. — Мы очень часто по-другому смотрим на вещи по прошествии некоторого времени. Со мной так бывает довольно часто. А с тобой?
Сьюзи ее слова не убедили.
— Порой такое случается, — сказала она. — Но мне кажется, в данном случае причина в чем-то другом. Мне кажется, тут что-то не так.
— А мне так не кажется, — возразил Питер. — Уолтер Бьюи — человек очень прямой, и этот поступок как раз в его духе. Он…
— …немного старомоден, — вмешалась Сьюзи. — Не хочу сказать ничего плохого, но он воплощает собой то, что некоторые называют «старый Эдинбург». Просто немного старомоден.
Старый Эдинбург. Изабелла в точности знала, что это означает. И раньше частенько посмеивалась над этим явлением или досадовала на него, но теперь, когда мир так изменился, было совсем другое дело. Старый Эдинбург был степенным, даже чопорным — как тетушка, оставшаяся старой девой, — и над ним было легко потешаться. Но не зашли ли изменения слишком далеко? Старомодные манеры и учтивость, по-видимому, исчезли, и их сменили равнодушие и холодность. Но люди не сделались от этого свободнее — фактически случилось обратное, ибо общество стало более пугающим, более опасным.
— Как мило с его стороны, — сказала она. Это было великодушное истолкование жеста Уолтера, и Питер кивнул, соглашаясь.