Людовик. Я ее уважаю, но не желаю впадать в сентиментальный маразм. Потому что в конце концов… Возьмите самое юное существо: не успело оно начать ходить, как на него набрасываются собственные товарищи. Затем воспитатели внушают ему, что жизнь не веселый пикник, как ему могло показаться. Их-то жизнь далеко не пикник, и они не желают, чтобы кто-то радовался и был счастлив. Позже эстафету принимает военная служба, а иногда и большая война, и ему приходится с парашютом или без оного прыгать в середину минного поля. Если же ему удается выбраться живым, каток обыденной жизни с адским шумом раскатывает его как блин. Короче говоря, всю жизнь с ним так же мало считаются, как с тряпичной куклой. Но стоит только ему умереть, когда он ничего больше не видит, не слышит, не чувствует, – все вокруг начинают ходить на цыпочках, говорить шепотом, склоняться над ним, прикасаться к нему, как будто он стеклянный. И это называют уважением к смерти, а на самом деле это не что иное, как чудовищный страх, который нас охватывает в в эти минуты. Покойник не может быть хрупким существом, хрупкими бывают только живые.
Профессор Гаррон. Прекрасно! Идите расскажите об этом людям, только что потерявшим близкого человека. Хотел бы я при этом присутствовать.
Слышен звонок. Вбегает перепуганная Вивиан.
Вивиан. Похоронное бюро!
Профессор Гаррон. Предупреждаю, не рассчитывайте на меня. Я не собираюсь снова изображать покойника.
Людовик. Не надо, теперь моя очередь. Вивиан! Умоляю вас, не подпускайте его близко ко мне.
Вивиан. Сделаю все, что в моих силах.
Людовик спешит в комнату Вивиан.
Профессор Гаррон. Быстрее! Хоть бы все это скорее кончилось, иначе я сам скончаюсь.
Вивиан. Ну уж нет. Теперь надо держаться до конца.
(Выходит и возвращается С господином Атропосом.) Входите, мсье. Мсье Атропос, наш сосед профессор Гаррон.
Атропос. Ах, это вы, господин профессор, вы подписали свидетельство о смерти… Я не ошибаюсь?
Профессор Гаррон (вздыхая). Да… действительно это я…
Вивиан (Атропосу). Вы хотите нам что-нибудь сообщить?
Атропос. Да, только что, прослушав сводку погоды, я понял, что нельзя оставлять мсье Буасьера просто так до понедельника.
Вивиан. Сводку погоды?!
Атропос. По радио сообщили, что завтра будет тридцать три градуса в тени. Говорят, что для этого времени года – температура рекордная. Так как погребение не может состояться раньше понедельника, в таких случаях мы прибегаем к легкому бальзамированию.
Вивиан. Бальзамированию? Как у египтян?
Атропос. Это несколько иной метод. Мы впрыскиваем состав, который замедляет процесс.
Вивиан. Укол!
Атропос. Да, но его производит специалист. Я как раз ожидаю его. Я вызвал его сюда.
Вивиан. Ни в коем случае! Не может быть и речи, чтобы кто-нибудь прикоснулся к Стефану! Нет, я не перенесу этого!
Атропос. Мадам Буасьер, простите, что я настаиваю, но это необходимо.
Раздается звонок.
Вивиан (идя открывать). Только через мой труп!
Атропос. Но вы же хотите выставить его для прощания!!
Профессор Гаррон. Должно быть, пришел ваш бальзамировщик, отошлите его обратно и дайте мне ампулы, я сам этим займусь. Не обижайтесь на мадам Буасьер, она перенесла такой шок и не хочет, чтобы посторонние прикасались к ее мужу.
Атропос. Но в понедельник все равно придется класть его в гроб.
Вивиан (возвращаясь). Мсье Атропос, вас спрашивает какой-то мсье Раймон. Если это бальзамировщик, пусть не затрудняется сюда входить.
Атропос выходит.
Профессор Гаррон. Вот до чего нас довела эта ложь!
Вивиан. Окажите нам последнюю услугу! Я сумею отблагодарить вас. Ах! (Сдерживает крик, показывая на дверь спальни Стефана, ручка которой медленно поворачивается.)
Входит Атропос с коробкой ампул в руках.
Атропос. Я отослал бальзамировщика, мадам. (Профессору Гаррону.) Держите, вот ампулы.
Неожиданно дверь спальни Стефана медленно открывается. Вивиан стремительно бросается, захлопывает ее и застывает в напряженной позе перед дверью. Атропос встревоженно смотрит на Вивиан.
Я вернусь в понедельник. (Профессору Гаррону.) Скажите, доктор, не нужно ли вам позаботиться о здоровье мадам Буасьер, потому что истерические припадки на по-хоронах не приняты в нашей фирме.
Профессор Гаррон. Я позабочусь о ней. (Смотрит на коробку.) Скажите, пожалуйста, это внутривенное, как надо его вводить? Не очень быстро, конечно?
Атропос (делая многозначительный жест). Ну. ., это… делайте как хотите.
Профессор Гаррон. Сколько кубиков?
Атропос (тот же жест). До понедельника! (Уходит в сопровождении профессора Гаррона.)
Вивиан сразу же открывает дверь в комнату Стефана.
Профессор Гаррон (возвращаясь). Итак, вы уверены, что он вставал с постели?
Вивиан (закрывая дверь). А кто же это еще мог быть? Луиза лежит в своей комнате, Людовик лежит в моей. Взгляните, кажется, Стефан спит. Очень странно. Надо сказать Людовику, что Атропос ушел.
Профессор Гаррон открывает дверь в спальню Вивиан.
Профессор Гаррон. Мсье Мерикур!
Пауза.
Мсье Мерикур, представитель похоронного бюро ушел. (К Вивиан.) Он не шевелится!
Вивиан (бросается к двери и кричит). Людовик!
Слышно, как Людовик, внезапно проснувшись, вскакивает с кровати.
Людовик (входя). Простите, кажется, я немножко вздремнул. Ну, что здесь произошло?
Профессор Гаррон. Вас собирались бальзамировать, друг мой! (Протягивает ему коробку с ампулами.)
Людовик. И это могло на меня как-нибудь подействовать?
Профессор Гаррон. Полкубика достаточно, чтобы свалить лошадь.
Людовик. Весьма приятно. А кроме этого, все в порядке?
Вивиан (покашливая). Я не хотела бы вас волновать, но, кажется, Стефан вставал с постели!
Людовик. Вставал?!
Вивиан. Дверная ручка повернулась. Дверь приоткрылась. Возможно, это был сквозняк.
Людовик (в отчаянии). Нет! Это не сквозняк, это был он! У него прочная шкура!
Профессор Гаррон (шокирован). Мсье Мерикур!
Людовик (беря себя в руки). Вы правы, профессор, простите, я не знаю, что со мной происходит… Доходишь до чудовищных вещей. Я себя просто не узнаю. И это я, маленький Людо, как называл меня священник нашего прихода, милый, чувствительный мальчик, который в сочельник вместе со скаутами носил подарки старикам в богадельню, который в двадцать лет вопил против социальной несправедливости и активно участвовал в деятельности левых сил!.. (Показывает на свою голову.) Смотрите, вот сюда меня ударили дубинкой… Как случилось, что этот маленький Людо – мне казалось, я так хорошо его знаю, – мог стать человеком, спекулирующим на смерти старика? Что произошло? Какова причина этого падения? Ладно, я вам скажу. Причина этого падения не женщина, не слава, не честолюбие, а только звонкая монета! Да, деньги. Вот владыка! Вот божество1 Оно диктует свои законы, а мы им повинуемся. Оно повсюду и во всем… Вечером, после молитвы, мы, блаженно улыбаясь, считаем миллионы, чтобы скорее заснуть! (Блаженно улыбается.) Деньги! Из-за них мы проводим бессонные ночи… Перед нашими глазами мелькают, как падающие звезды, разноцветные нули… (Его взгляд как бы следит за полетом падающей звезды.) Деньги. Они делают нас надменными, когда они у нас есть, и пресмыкающимися, когда их у нас нет… Деньги. Они заставляют нас льстить сильным мира сего (улыбается), в то время как нам хочется их задушить. (Показывает.) Деньги. Они воздвигают баррикады между теми, кто их жаждет, и теми, кто их имеет… Деньги. Они заставляют нас, как детей, хлопать в ладоши (хлопает в ладоши), как детей, которым дают конфетку… Деньги. Они заставляют нас темной ночью прокрадываться вдоль стен (показывает), чтобы делать темные дела и сводить счеты… Деньги. Они заставляют нас вставать на четвереньки (становится на четвереньки), чтобы лучше вдыхать их запах, словно бретонская ищейка… Деньги. (Как в бреду, совершенно забывшись, жестикулирует и гримасничает, к крайнему удивлению профессора Гаррона и Вивиан.) Из-за них мы корчим из себя красавцев! Из-за них мы прыгаем до потолка! Из-за них мы теряем штаны! Из-за них мы радуемся, из-за них мы печалимся. Они превращают нас в дерьмо… Деньги… Деньги… Деньги… Вот то гнусное чудовище, которое убивает в нас невинного ребенка, таящего в себе прекрасные надежды, чудовище, опошляющее любовь и пожирающее наши души! О эти деньги! Я ненавижу их! (Падает в кресло.)