Боже, кажется, он клинический идиот, а не компьютерный гений. Хотя, одно другому не мешает.
- А сама ты чего хочешь?
- Я хочу... - договорить она не успевает, слышится какой-то резкий звук и ее тихие чертыхания, наверное, даже пару матерных слов проскочило, что совсем на Кареглазку не похоже.
- Юль? - он позвал ее тихо, но внутренним чутьем знал: она еще здесь и его слышит. Но молчит и громко сопит... или плачет? - Кареглазка, ты там плачешь, что ли? Что случилось?
С минуту он слышит в трубке только тихие всхлипы, но успевает вылететь из кабинета, чуть не сбив коллегу с ног, и мчится на улицу, чтобы поймать машину и рвануть в аэропорт.
Давно нужно было это сделать. Приехать к ней и увезти. Не ломать эту комедию, не приучать ее к своим странностям и к такому общению.
Нужно было сразу ее с собой забрать. Идиот он. Только мучил и ее, и себя.
Пока летел на улицу, трубку от уха не отнимал и не мог даже ни единого ее вздоха пропустить.
У самого внутри все узлом свернулось и давило на грудь, да так, что дышать становилось больно.
Охрана его удивленными взглядами проводила и сразу давай боссу набирать. Гадство.
Да плевать.
Он подкоркой чувствовал, что слезы эти не из-за разбитой чашки, пусть она хоть самая любимая будет. Из-за него. Довел. Безразличием своим и неопределенностью. Ему самому сейчас в сто раз хуже.
Потому что ее боль, ее печали давно стали важней и ощутимей, чем его собственные.
- Ром... - он застыл посреди улицы, пытаясь в прохожих найти ее черты. Ветер продувал до костей, а он в одном костюме, - Давай прекратим. Прекратим и забудем. Я так не могу... Я... мне плохо, так не должно быть.
Вот теперь уже точно конец. Конец света. У него, кажется, мир под ногами рухнул, земля ушла из-под ног и не оставила опоры.
Ее голос дрожит. Уже не из-за слез, а из-за боли, которую он успел причинить. Тем своим молчанием, когда неожиданно призналась. И тем, что он так и не нашел в себе сил сказать, как она ему дорога.
Он дышать не мог. Сказать ничего не мог. У него задрожали руки и даже в глазах на миг потемнело.
- Юль, не бросай... - но говорил уже в пустоту, послышались гудки.
Набрал номер повторно, но телефон выключен.
Этой девушке решительности и терпения не занимать, да. Но у всех есть предел и ее, кажется, пройден.
Она шагала ему навстречу столько, сколько могла и сколько позволяла гордость. Но мысли-то она читать не умеет.
Ему проще нарушить закон, убить человека или искалечить. Но взять и сказать: «Я без тебя не могу жить» -это невыполнимо.
Было, минуту назад.
Тихие шаги за спиной, и теплая куртка наброшена на плечи.
- Что стряслось?
Брат остановился рядом, цепким взглядом зацепил и лихорадочно блестящие глаза и побледневшее лицо.
- Я только что ее потерял.
Ромке не нужно было называть имя, Ибрагим и так про Кареглазку знал все, начиная от даты рождения и заканчивая табелем успеваемости, уровнем официальной зарплаты и подработками в виде репетиторства.
Мужчина внимательно смотрел на младшего брата, и все больше склонялся к мнению жены: совсем вырос, стал мужчиной, потому что рядом появилась та, ради которой стоит жить на полную, и по-настоящему.
- Тогда езжай и верни ее обратно, чтоб больше не терялась. Верни ее домой.
- Квартира еще не готова.
- Поживете с нами первое время, потом переберетесь, как ремонт закончишь.
- Она не будет дома сидеть.
- Найдем работу, не вопрос.
- Ей предложили должность в штатах.
- Забабахаем тут научный центр не хуже, пусть только скажет, я в науке не секу, ты ж знаешь.
Этот уверенный тон брата Ромку немного успокоил. Чуть-чуть.
Ибрагим хлопнул его по спине и кивнул в сторону припаркованной машины.
- Иди, ребята тебя в аэропорт довезут, а я пока билеты закажу. Туда один и два обратно.
Часть седьмая
Возможно, это было неправильно: бросать трубку и отключать телефон. Не похоже на Юлины обычные поступки. А тут появилась, не присущая ее характеру импульсивность и резкость.
Она опустилась на пол кухни, посмотрела на разбитую чашку и зажатый в руке телефон.
На душе пусто. Совсем. Оборвала все концы, сожгла мосты, а внутри какое-то отупение наступило.
Не горела больше тоской, грустью и любовью. Будто замерла вся. Кто-то невиданный нажал на «паузу» и все остановилось.
Эмоциональный ступор.
Может, она просто перегорела? Столько времени варилась в необычных новых эмоциях, а когда миновал пик накала, все пошло на спад? Только резко очень. Слишком резко.
Рома заслуживал объяснений, нормальных. Он ведь живой человек и ему от этой самой жизни и так досталось по самое не могу, на три жизни хватит.
Но что-то подсказывало Юле, что этот ее эмоциональный ступор продлится недолго, это просто шок от самой себя, а пройдет пара часов и ей понадобится мягкая подушка и большое ведерко мороженого. Будет реветь и жрать, жрать и реветь. А можно еще совсем разойтись, заедая свою личную трагедию, заказать пиццу, огромную и жутко острую. Ну, чтоб уж совсем, типа помирать,- так с музыкой, хоронить любовь,- так лишними килограммами. Хотя, ей эти самые кило будут очень даже полезными.
В своих душевных метаниях стала похожа на чучело, можно идти на соседнюю кафедру к лечебникам и становиться добровольным анатомическим пособием, а к какому именно случаю, они там сами разберутся.
Сидение на холодном полу может закончиться простудой, так что пришлось вставать. Ноги затекли, да и осколки чашки собрать надо.
Дурацкая чашка. И ей самое место в мусорном ведре.
Юля пыталась бодриться и выглядеть нормальной, хотя, для кого ей в пустой квартире стараться? Она ведь одна.
Совсем одна. Была. Очень долго.
Были друзья, знакомые, родные. Мама. Но внутри всегда было пусто и одиноко.
Но вот она встретила человека.
И не сложилось.
Возможно, Рома просто не готов к чему-то серьезному. Он ведь только-только вернулся к семье, начал жить, как все, без всяких трагедий.
Или... Ему это вовсе не нужно. Может, Юля за всеми этими сообщениями, разговорами, видела только то, что сама хотела, а в реальности ничего Такого и нет. Они просто общались, как друзья.
У каждого должен быть друг. У нее вот есть Лёня, а у Ромы, похоже, была она.
Пока думала об этом, убрала осколки, даже шурнула пол мокрой тряпкой, чтоб наверняка.
В душе пусто, а руки дрожат. Интересно.
Пока ходила по квартире и одевалась к походу в магазин за ведёрком с мороженым, пришла к соглашению с самой собой.
Сегодня она позволяет себе реветь, выть в подушку, заедать все это мороженым и пиццей. А завтра... пусть это и будет чертовски трудно для ее женской гордости, она позвонит Роме и скажет все, как есть: «Я тебя люблю и хочу быть с тобой.» Вот прям так. И пусть все катится в ад.
Она скажет, что чувствует и чего хочет. И только ему решать ее судьбу и ее жизнь.
Страшно это... вот так довериться кому-то, добровольно отдать свое сердце и буквально сказать: делай с ним, что хочешь. Хочешь- забирай себе, храни и оберегай. Хочешь- разбей, разорви.
Юля примет любой его ответ и любое его решение. Навязываться не станет.
А поскольку она относит себя к оптимистичным фаталистам, то следует подготовиться к самому страшному варианту. То есть, затарить морозилку большим количеством мороженого.
Как-то она по-другому представляла себе состояние влюбленности и любви.
Сходила в магазин, купила себе кучу мороженого и чипсов с луком. Но как только пришла домой, ее запас сил кончился.