Слезы сами потекли из глаз, она и понять ничего не успела, а уже сидит на диване, обнимая подушку и рыдая.
Заморозка кончилась, и душа начала болеть, ныть, выть. Ее будто расковыряли ради интереса, и оставили, как есть, чувствами наружу, с нервами без кожи. И каждое дуновение ветерка, каждая капля влаги ощущалась, как электрошоком в 220 вольт.
Ее трясло и знобило.
Поднялась температура, голова гудела, горло саднило.
Мороженое накрылось медным тазом и, кажется, нужно топать в аптеку, где-то рядом была круглосуточная.
Но слезы отняли все силы, что были, ей руку сейчас тяжело поднять, не то, что из квартиры выйти.
Душевная агония перешла на телесный уровень, супер! То, чего ей не хватало для полноты жизни,- дурацкой простуды.
Но тело - это ладно, она знает, как у нее проходят болезни, знает, как лечиться. От простуды, гриппа и ангины. А вот как лечить душу... вопрос на миллион. И он ей гораздо больше интересней.
Потому что сейчас в ушах звучит его голос. Расстроенный и встревоженный. Родной и необходимый.
Кажется, даже, если она завтра услышит от него отказ или что-то такое, то переступит через свою гордость и принципы, и будет другом. Лишь бы иметь возможность слышать его голос. Слушать слова, простые или значимые, узнавать переходы тонов настроения.
Неужели так бывает?
Она столько лет прожила и не знала, что любовь она такая: отнимающая силы, разрушающая принципы, ломающая личные убеждения, и при этом, это чувство наполняет жизнь красками, делает ее ярче, значимей. Будто до этого человек не жил, а просто существовал.
Это чувство- оно прекрасно, но и болезненно. Как так?
Поскольку сил идти в аптеку не было, пришлось распотрошить аптечку. Измерила температуру, нашла леденцы для горла, парацетамол и какую-то штуку против вирусов.
Градусник у нее старый, ртутный, так что успела и леденец рассосать и пиццу заказать. Кушать, ведь, что-то надо, и даже начальнику дозвонилась и попросила больничный.
Действия на автомате, а в мыслях он и его голос.
Наваждение. Немыслимое.
Она успокоится, придет в себя и позвонит ему завтра.
Можно было бы сделать это и сейчас, но страшно, его ответ может ее убить. И сейчас, возможно, даже буквально. Лучше завтра.
Пиццу она, кстати, дождалась с трудом, начало вырубать. Так что, расплатившись с курьером, Юля просто тупо завалилась спать.
А снился ей все тот же родной голос...
***
Утро наступило тяжко, первые сутки болезни Юля переносила с огромным трудом. Вроде и температура невысокая, а состояние такое, будто все,- конец, умираешь.
Тело чугунное, болит и ноет. Ходить трудно, пить больно. Нос распух от соплей и стал красным от постоянного сморкания. У нее даже полотенце есть специальное, мягкое-мягкое, самое то для болеющего состояния и чувствительного носа.
Губы сохнут и пекут,- явный признак повышающейся температуры. Проснувшись и умывшись, все же решила идти в аптеку, лекарств мало и надо чай имбирный сделать, ей помогает.
Увидела себя в зеркале. Бледная, белки глаз красные от воспаленных сосудов, вид болезненный. И волосы... она их расчесать так и не смогла. Больно. Все рецепторы обострены, и волосы тоже могут ощущать боль... особенно, когда она болеет.
Это только в фильмах героини болеют красиво и даже мило. Она вот не представляла, как так можно.
У нее душа вся в ранах, больно ей. Тело от простуды мается. И выглядит она, как самая потерявшаяся и грустная, а еще больная во всех возможных смыслах.
Юля помнила, что пообещала себе: она позвонит Роме.
Сходит в аптеку и магазин, придет домой, выпьет лекарства (чтоб голос звучал более здоровей и уверенней), сделает себе чай и тогда позвонит.
Мысленный план действий был составлен, осталось его воплотить в жизнь. Самая трудная часть. И несмотря на физическую слабость, самым трудным был точно не поход на улицу, а звонок.
Может, для кого дела обстоят по-другому, но для Юли именно так.
Она в первый раз в жизни собирается сказать: «Люблю тебя». До этого такие слова звучали только в адрес мамы. Даже в пору ее юности, точнее подросткового возраста, когда гормоны бурлят и весь мир- воплощение любви, она такими словами не бросалась.
А теперь пришло время.
Страшно-то как, но выхода другого она не видела. Для себя не видела, а лицемерить не собиралась. Врать и говорить что-то другое тоже. Лучше правды ничего не придумали.
Натянула на себя джинсы, теплую толстовку. Вещи висят, будто и не ее вовсе. Куртка еще где-то есть и кроссы теплые тоже.
Но подумать, куда запихнула свой пуховик она не успела, в дверь позвонили.
Мелькнула мысль про курьера пиццы и что она ему неправильно деньги дала, недодала, точнее. Или он что-то потерял. А может, соседка? Или хозяйка квартиры?
Мама вряд ли, они не договаривались, и Юля ей не говорила, что болеет, а значит, не мама, ей тут делать нечего, тем более утром в будни.
Пошла к двери, отперла замки и открыла дверь.
Либо у нее горячечный бред, либо она еще спит.
Ромка не мог стоять на пороге ее квартиры. Не мог.
Не один, а с охраной.
Да пофиг на охрану. Хоть с ней, хоть без. Он просто не мог быть здесь.
- Привет!
Серые глаза, беспокойные, взволнованные. И голос почему-то дрожит. Рома нервничает. В ее сне он бы не нервничал.
А она все продолжает стоять молча, и смотрит на него во все глаза. И слова сказать не может. А мужики за плечами Ромки внимательно глядят по сторонам и старательно отводят от нее взгляды.
- Ты позволишь...? - Рома шагнул вперед, оттеснил ее от дверей и зашел в квартиру, закрыл за собой дверь, будто захлопнул от всего мира, и остались только они одни. В тесном коридоре ее съемной квартиры.
Она отошла дальше, освобождая ему больше места для маневра.
Рома по-хозяйски, будто всю жизнь прожил в этой квартире, скинул с себя куртку, повесил на плечики, ботинки нашли место на обувной полке. Мужчина огляделся, но больше смотрел на нее.
Подозрительно как-то щурился, выискивал что-то в ее внешнем виде и хмурился.
Ну да, она, конечно, на королеву красоты сейчас мало похожа, но и раньше ее красоткой было не назвать. Чего хмуриться-то?
И, как назло, сопли потекли из носа и надо бы сходить высморкаться, но... Ромка же тут...
Бред какой-то, Боже!
Никогда такой стеснительности не ощущала в присутствии другого человека, а тут... прям хоть задохнись, блин. Что с ней не так, а?
А сердце стучит бешено, от прилива крови в голову, ее аж пошатывать начало.
- Я думал ты на работе, но там сказали ты заболела.
- Да, - хрипло ответила и прокашлялась, - Простыла. Я... я не понимаю... как ты... что ты тут делаешь?
У нее ноги подгибались, и тело совсем стало тяжелым. Стоять было невыносимо, и смотреть на него тоже.
Отвернулась и пошла к кухне, Рома следом, шаг в шаг.
Села на стул и опять на него взгляд подняла, а Ромка продолжал стоять, хотя имелся и второй табурет.
Но не мог он сейчас сесть.
У него в душе такой кавардак был. И радость, и беспокойство. А еще дикий страх, что его Кареглазка уехала. Успела улететь на другой континент, хотя и это бы проблемой не стало, - он бы ее все равно нашел. Но продлевать свои страдания не хотелось совершенно.
И когда не нашел ее на работе, чуть не умер от ужаса. Подумал, уехала, пусть это и было нереально,- бумажных проволочек на месяц минимум. Но... вроде и знал это, а все равно испугался так, что мороз по спине прошелся и воздуха стало не хватать.
А его девочка, как оказалось, просто заболела.