Разумеется, и Генрих IV, и Франциск I имели любовниц, и эти любовницы подчас оказывали достаточно заметное влияние на государственную политику, но придавать им официальный статус подобного рода этим монархам как-то не приходило в голову…
А вот такие, как Нинон де Ланкло, — иное дело. Всё и все должны занимать свои места, и тогда мир не утратит гармонии, столь необходимой для его жизни, если, конечно, таковая ему еще не надоела.
И вместе с тем гетера эпохи Людовика XIV уже не могла занимать в обществе точно такое место, какое занимала ее сестра времен античности. Гетера нового образца, получившая название кокотки, пользовалась большим спросом у представителей вершины социальной пирамиды, но характер этого спроса претерпел коренные изменения, и прежде всего потому, что изменилась суть законного брака.
В господствующих классах жена уже перестала быть простой производительницей наследников, как это было принято в Греции. Она превратилась в предмет роскоши, к тому же достаточно своевольный и развращенный, что уже само по себе наносило сокрушающий удар по гетеризму.
В эпоху Людовика XIV кокотка заняла не слишком достойное место некоего суррогата — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Пресыщенным аристократам уже казалось мало утонченных ласк очаровательной кокотки, которая являла собою не такой уж разительный контраст с законной супругой, и они снимали особняки, где содержались целые гаремы из двух, трех и более изощренных в искусстве любви профессионалок.
Как правило, этими гаремами пользовались не только их хозяева, но и друзья хозяев, которые часто собирались в этих раззолоченных притонах, где устраивались оргии на манер древнеримских, включающие в себя, помимо различных вариантов парного и группового секса, элементы садомазохизма, зоофилии и прочих извращений. В Древнем Риме такое проделывалось только с рабынями.
Что ж, времена меняются… Впрочем, эти женщины были испорчены в той мере, когда атрофируются чувства униженности или брезгливости…
Та эпоха вызвала из прошлого и такую роль, обычно исполнявшуюся проститутками, как роль модели. Так же, как в свое время знаменитая греческая куртизанка Фрина позировала божественному Праксителю, так и в XVII веке куртизанки служили моделями всем живописцам и скульпторам. Это они, а не порядочные женщины смотрят на нас с полотен Мурильо и Гольдбейна, Пуссена и Рембрандта…
Тем не менее в ту эпоху проституткам хоть и уделялось немалое внимание, хоть они и были украшением всех празднеств, хоть и побеждали они на конкурсах красоты, все же их роль была в принципе аналогичной роли красивых борзых собак на пиршествах феодальных баронов, не более того…
— Да, унылая картина, что и говорить, — покачала головой Мадлен. — То кровавое чудовище де Рец, то эти… — она сделала неопределенный жест белой рукой с длинными, унизанными перстнями пальцами. — Беспроглядная тьма.
— Детали, не более того, — заметила Ортанс. — Фон, на котором еще ярче засияют подлинные герои нашей эпохи, такие как Галилей, Рембрандт, Шекспир, Ньютон, Мольер, Корнель, философы, архитекторы… воины… д’Артаньян, к примеру…
— Да, это настоящий герой эпохи, — согласилась Катрин. — Овеянный славой и легендами, как Сид или Роланд…
— И красавец к тому же, — добавила Луиза. — Я как-то видела его в Тюильри…
…Д’Артаньяном назывался некий Шарль де Бац Кастельморо, гасконец, уроженец деревни Артаньян. Он был представителем древнего дворянского рода, ранее владевшего несколькими имениями в тех краях, а затем впавшего в бедность и постепенно утратившего право собственности на все свои села, включая и Артаньян.
Когда Шарль достиг совершеннолетия, родители, снабдив сына конем, шпагой и рекомендательным письмом, отправили его в Париж искать свое счастье по примеру своих старших братьев, уже служивших в мушкетерах. По дороге с ним случился эпизод, почти без каких-либо изменений использованный Александром Дюма при написании знаменитого романа. В небольшом городке Сен-Дье вспыльчивый гасконец вызвал на поединок какого-то дворянина, который, как показалось Шарлю, обратился к нему без должного почтения.
Местом действия этого эпизода оказалась многолюдная рыночная площадь, где юного задиру сбили с ног, сломали его шпагу и отправили в местную тюрьму, в которой он провел полтора месяца, пока не отыскалась какая-то сердобольная дальняя родственница, добившаяся освобождения узника и купившая ему новую шпагу. Это все, что небогатая женщина могла сделать для своего незадачливого родственника, к тому же утратившего лошадь и тощий кошелек.