Гадали заламывала руки под звездным небом.
XI
Ночная идиллия
Виктор Гюго.
Внезапно она повернулась к лорду Эвальду.
— Прощай! — промолвила она. — Возвращайся к себе подобным и рассказывай обо мне как о «прелюбопытной диковинке»! Ты будешь вполне прав, хоть эта правота и немногого стоит.
Ты теряешь все, что теряю я. Попытайся забыть меня, попробуй — это невозможно. Тот, кто смотрел на андреиду тем взором, каким смотришь ты на меня, убил в себе влечение к Женщине, ибо поруганный Идеал не прощает, и никому не дано играть безнаказанно в Божество!
Я возвращаюсь к себе в залитые светом подземелья. Прощай! Ты больше не в силах жить!
Гадали приложила платок к губам и пошла прочь неверной поступью.
Она шла по аллее к светящейся стеклянной двери, за которой бодрствовал Эдисон. Ее платье и мантилья мелькали между деревьями; потом она остановилась в полосе лунного света и повернулась к молодому человеку. Безмолвно прижав ладони к губам, она послала ему воздушный поцелуй, и в движениях ее было щемящее отчаяние. И тут, потеряв голову, лорд Эвальд ринулся к ней и с юношеской живостью обвил рукою стан ее, затрепетавший при его прикосновении.
— Призрак, призрак! Гадали! — проговорил он. — Твоя взяла! Разумеется, не велика заслуга с моей стороны предпочесть твое опасное чудо банальной и скучной подруге, которую послала мне судьба. Но пусть земля и небо судят о моем выборе как угодно! Я буду жить затворником вместе с тобою, сумрачный кумир! Я подаю в отставку, ухожу из мира живых — и пусть годы проходят!.. Ибо я убедился: если сравнить вас обеих, фантомом окажется живая!
Гадали как будто вздрогнула, потом, движением, в котором было бесконечное самозабвение, она обвила руками шею лорда Эвальда. Прерывистое дыхание волновало ей грудь, от нее веяло ароматом асфоделей; прическа ее вдруг распалась, и волосы свободно заструились по спине.
Неспешная и томная нега смягчила ее ослепительную и строгую красоту; казалось, она не в силах молвить слово! Склонив голову на плечо юноши, она глядела на него сквозь ресницы и улыбалась лучистой улыбкой. Обожествленная женственность, иллюзия, обретшая плоть, она разгоняла ночную тьму. Она как бы вдыхала душу возлюбленного, чтобы самой обрести душу; губы, чуть-чуть разомкнувшись, с трепетом льнули в девственном поцелуе к губам ее творца.
— Наконец-то! — проговорила она глухо. — О возлюбленный, так это ты!
XII
Penseroso [43]
Прощай же до рассвета
Желаннейшего дня:
С тобой мгновенье это
Соединит меня.
Несколько минут спустя лорд Эвальд входил в лабораторию, ведя Гадали; его рука обвивала ее стан, лицо ее, строгое, бледное, словно в полуобмороке, по-прежнему лежало у него на плече.
Эдисон стоял, скрестив руки, перед большим, прекрасной работы гробом черного дерева; обе верхние створки были распахнуты, внутри гроб был обит черным атласом, и дно его точно воспроизводило очертания женского тела.
При виде этого гроба можно было подумать, что перед нами египетский саркофаг, достойный принять мумию какой-нибудь Клеопатры и усовершенствованный в духе нашего времени. Справа и слева, в пустотах, образуемых выпуклыми стенками, виднелись: дюжина лент из гальванизированного олова, напоминавших папирусы из захоронений, манускрипт, стеклянный жезл и другие предметы. Облокотившись на сверкающее колесо огромного генератора грома, Эдисон пристально смотрел на лорда Эвальда.
— Друг мой, — сказал юноша, остановившись (андреида, как будто опомнившаяся, неподвижно стояла рядом), — лишь полубог мог поднести смертному такой дар, как Гадали. Никогда ни в Багдаде, ни в Кордове не видывали калифы подобной рабыни! Ни одному магу не удавалось вызвать заклятьями такое виденье! И Шахразада никогда не решилась бы поведать о ней в «Тысяче и одной ночи» из боязни вселить сомнение в ум султана Шахрияра. Никакие сокровища не стоят этого шедевра. Вначале он вызвал у меня вспышку гнева, но восхищение взяло верх.
42
Молись, плачь, // Из слова // Родится разум, // Из света — звук. // О приди, люби!
43
Задумчивый