XIII
Сомнение
Сущий пустяк…
Во время дворцовых торжеств в Лондоне самые ослепительные девушки этого заповедника красавиц оставляли меня равнодушным — я просто никого не замечал. Все, что не имело отношения к Алисии, было мне только в тягость. Я был околдован ею.
Но вместе с тем с первых же дней я тщетно пытался разрешить совершенно очевидное и непонятное противоречие, которое то и дело обнаруживалось для меня в этой молодой женщине. Мне не хотелось верить впечатлению, которое на каждом шагу вызывали у меня ее слова и поступки. Я склонен был скорей обвинять себя в неумении понять ее, чем поверить в их истинный смысл, и каждый раз прибегал к каким-нибудь смягчающим аргументам, которые подсказывал мне разум, стремясь разрушить невыгодное впечатление. Женщина! Разве это не дитя, обуреваемое тысячью всяческих прихотей, подвластное любому влиянию? И не наша ли обязанность всегда снисходительно, ласково, с незлобивой улыбкой относиться ко всяким взбалмошным ее желаниям, к переменчивости ее вкусов, столь же непостоянных, как игра цветов в оперении райской птицы? Это непостоянство — неотъемлемая часть женского очарования. И мы должны, напротив, испытывать естественную радость, мягко направляя, преобразовывая путем множества постепенных видоизменений (и она, смутно это ощущая, в ответ начинает больше любить нас), словом, становясь руководителем этого хрупкого, покорного, тонкого создания, которое само, инстинктивно жаждет нашей поддержки. А если так, то разумно ли так сразу и безоговорочно судить о существе, чьи мысли вскоре — ведь это от меня зависит — могут оказаться преобразованы любовью до такой степени, что станут отражением моих собственных?
Конечно, все это я не раз себе говорил! И однако я не мог забыть того, что в каждом живом существе есть некая сокровенная основа, нечто главное, неизменное, что сообщает всем мыслям этого существа, даже самым смутным, и всем его впечатлениям — переменчивы ли они или устойчивы и какие бы превратности ни выпадали ему на долю — точку зрения, оттенок, свойство, качество, словом, характер, которые одни только определяют и его мысли, и его чувства. Назовем это душой, если вам угодно.
Так вот, между телом мисс Алисии и ее душой существовала не просто диспропорция — они попросту не соответствовали друг другу.
При последних словах лорда Эвальда лицо Эдисона внезапно побледнело; он невольно вздрогнул, и глубокое изумление отразилось в его глазах. Однако ни единым звуком не прервал он рассказа своего гостя.
— Да, именно так, — продолжал тот, — божественные линии ее тела, казалось, не имели ничего общего с ней. Смысл ее речей противоречил сладостному звучанию ее голоса. Внутренняя сущность обнаруживала полное несоответствие с внешним обликом. Казалось, некие злые силы заключили ее в это идеально прекрасное тело, с которым на каждом шагу она вступает в вопиющее противоречие. Этот феномен (я попытаюсь в дальнейшем дать вам о нем более ясное представление, подвергая анализу реальные факты) со временем становился столь очевидным, что я уже готов был воспринимать его как… я бы сказал, некую реальность. Да, да, иной раз и совершенно всерьез готов был поверить, будто в мастерских мироздания женщина эта, заблудившись, но ошибке попала не и ту телесную оболочку, и тело это вовсе не ей принадлежит.
— Ну, это вы уж преувеличиваете, — отозвался Эдисон, — ведь все почти женщины, пока еще они хороши собой — а это длится не так уж долго, — вызывают такие же чувства, особенно у тех, кто влюблен впервые.
— Если вы соблаговолите выслушать меня до конца, — сказал лорд Эвальд, — то вынуждены будете согласиться, что дело в данном случае обстоит гораздо сложнее, и у меня есть все основания увидеть в той поразительной разрозненности души и тела, которые я наблюдал у мисс Алисии Клери, если не совершенно новую женскую разновидность в чистом виде, то, во всяком случае, самый прискорбный (я думаю, это наиболее подходящее слово) тип этой устрашающей аномалии. Красота преходяща, говорите вы? Да пусть она, подобно молнии, длится один лишь миг, пусть я умру, ослепленный ею, разве от этого она перестанет быть вечной? Не все ли равно, сколько времени длится красота, главное, что она явила себя! А что до остального, разве не вынужден я, вопреки холодным доводам недоверчивого своего рассудка, все же принимать всерьез то, что смущает одновременно и мой разум, и чувства мои, и сердце. Поймите же раз и навсегда, любезный мой врачеватель, не для того я, поддавшись вашим уговорам, позволяю себе злоупотреблять вашим вниманием, чтобы описывать со всеми подробностями более или менее банальный случай истерического помешательства, не раз уже описанный в медицинских учебниках. Поверьте, случай это особый, а с точки зрения физиологии, поистине небывалый.