— Хорошо, — сказал Эдисон, — должен, однако, предупредить вас, что секреты внутреннего устройства самой «куклы» так же мало способны объяснить вам, каким образом «кукла» эта станет Тенью, как не мог бы скелет мисс Алисии объяснить, каким образом механизм его, сочетаясь с красотой ее плоти, дает в результате те идеальные очертания, что рождают вашу любовь.
IX
Двусмысленные шутки
Угадай, или я убью тебя.
— Свече необходим фитиль, — продолжал изобретатель. — Как бы неказист ни был источник света сам по себе, разве не становится он восхитительным, когда посредством его возникает свет? Тот, кто заранее при виде какого-либо прибора для освещения стал бы сомневаться в том, что с его помощью может возникнуть свет, и в негодовании отверг бы даже попытку зажечь его, достоин ли он этот свет увидеть? Нет, не правда ли? Так вот, мы будем говорить сейчас лишь о «человеческой машине» Гадали, как называют это наши доктора. Успей вы уже поддаться очарованию новорожденной андреиды так же, как поддаетесь чарам ее модели, вам не понадобились бы никакие объяснения; так зрелище вашей живой прелестницы с содранной кожей ничуть, не помешало бы вам продолжать любить ее, если вслед за тем она предстала бы вашим глазам в прежнем виде.
Электрическое устройство, заключенное в Гадали; в такой же мере не является ею, как и скелет вашей любовницы не есть ее личность. Короче говоря, в женщине, как я полагаю, любят не тот или иной сустав, не сухожилие, не кость или мышцу — любят лишь всю совокупность ее существа, проникнутого органическим ее флюидом, когда в одном своем взгляде она преображает для нас эту сумму слившихся воедино и сублимированных в ее теле металлов, минералов и растительных веществ.
Словом, нерасторжимое единство, в которое вовлечены эти посредники очарования, одно лишь и составляет для нас тайну. Так что не забудьте, дорогой лорд, что речь пойдет у нас о некоем жизненном процессе, столь же любопытном, как и у нас с вами, который если и способен несколько нас покоробить, то разве что своей… новизной.
— Хорошо, не забуду, — с улыбкой ответил лорд Эвальд. — Так вот, прежде всего, для чего эти доспехи, этот панцирь?
— Доспехи? — переспросил Эдисон. — Но я уже вскользь говорил об этом. Это тот гибкий остов, на который наложена будет пронизываемая электрическим током плоть вашей идеальной подруги. Внутри его расположится ее организм, ничем не отличающийся от организма обыкновенной женщины.
Через несколько минут мы сможем изучить его на самой Гадали, который доставит большое удовольствие приоткрыть вам тайны своего светозарного существа.
— Андреида всегда говорит тем самым голосом, который я слышал? — спросил лорд Эвальд.
— Можно ли задавать подобные вопросы, дорогой лорд? — сказал Эдисон. — Нет, тысячу раз нет! Разве голос мисс Алисии со времени ее детства не изменился? Голос, которым говорила Гадали, — это еще ребяческий ее голос, сомнамбулический, бесплотный, еще не женский. Она обретет голос мисс Алисии Клери так же, как и все остальное. И пенье, и разговоры будут теми самыми, которые продиктует ей, не видя ее и сама о том не ведая, ваша распрекрасная подруга. Ее манера говорить, тембр, интонации с точностью до миллионной доли вибрации голосовых связок будут записаны на двух золотых фонографах, которые мне удалось ныне довести до высочайшего совершенства; эти аппараты обладают точностью воспроизведения голоса поистине… немыслимой и представляют собой в то же время легкие Гадали. Легкие эти приводятся в действие электрической искрой, подобно тому как искра жизни приводит в действие наши. Я должен еще предупредить вас, что неслыханно прекрасное это пенье, и выразительные сцены, и незнакомые речи, вначале произнесенные голосом живой артистки-виртуозки, а затем скопированные и вдруг на серьезный лад переиначенные ее двойником-андреидой, как раз и составляют чудо и вместе с тем ту скрытую опасность, о которой я уже предостерегал вас.
При этих словах лорд Эвальд вздрогнул. Ему и в голову не приходило подобное объяснение Голоса, этого девичьего голоса прекрасного призрака! Он сомневался, слыша его. Но это простое объяснение заставило его в полной мере почувствовать всю серьезность предстоящего эксперимента. Забрезжившая возможность, еще весьма смутная, разумеется, но все же возможность чуда впервые отчетливо предстала ему.