Упрочившееся положение, двое детей, истинная подруга жизни, храбрая и счастливая, — не правда ли, достойный малый завоевал себе счастье? Как-то вечером в Нью-Йорке, когда митинг по поводу победы в знаменитой Гражданской войне между Севером и Югом завершился громогласными «ура», двое из его соседей по столу предложили закончить празднество в театре.
Обыкновенно Андерсон, будучи образцовым супругом и человеком, начинающим трудовой день спозаранку, весьма редко и всегда без охоты задерживался с возвращением в свой home[22]. Но утром того дня между ним и миссис Андерсон пробежало легкое, совсем пустячное облачко: дело в том, что миссис Андерсон выразила желание, чтобы он не ходил на митинг, но не смогла объяснить, по какой причине. Соответственно, дабы выдержать «характер», а также из досады, Андерсон согласился пойти в театр. Когда любящая женщина просит вас, без определенной причины, не делать чего-либо, мужчина в истинном смысле слова должен принять ее просьбу всерьез, таково мое мнение.
Давали «Фауста» Шарля Гуно. В театре Андерсон, слегка ослепленный огнями и возбужденный музыкой, разомлел от своеобразного бессознательного блаженства, сопутствующего такому вечернему времяпрепровождению.
Побуждаемый репликами соседей по ложе, он устремил взгляд, блуждающий и мутный, на юную девицу, златокудрую и весьма миловидную, из числа балетных фигуранток. Поглядев на нее в лорнет, он снова стал слушать оперу.
В антракте ему пришлось последовать за приятелями. Пары шерри помешали ему толком осознать, что они оказались за кулисами.
Он никогда здесь не бывал: зрелище оказалось прелюбопытное и немало его изумило.
Они повстречали мисс Эвелин, рыжекудрую красотку. Спутники Андерсона, заговорив с нею, обменялись с милой малюткой подходящими к случаю банальностями, более или менее забавными. Андерсон рассеянно озирался, не обращая на танцовщицу ни малейшего внимания.
Вскоре его приятели, люди давно женатые и, как велит мода, жившие на два дома, повели, что было вполне естественно, речь об устрицах и об одной известной марке шампанского.
На сей раз Андерсон, как и следовало ожидать, отказался и собрался было распрощаться со своими спутниками, несмотря на их настоятельные уговоры; но тут ему самым нелепым образом припомнилась пустячная утренняя размолвка, которая под влиянием возбуждающей обстановки представилась ему в несколько преувеличенном виде.
«Да ведь и в самом деле миссис Андерсон уже, должно быть, спит. Возможно, даже лучше вернуться чуть позже». Предстояло убить всего два-три часа! Что касается легкомысленного общества мисс Эвелин, это дело его приятелей, он тут ни при чем. Ему сия девица физически была достаточно неприятна, он и сам не знал почему.
Неожиданности национального праздника служили отличным оправданием некоторого легкомыслия, свойственного развлечениям такого рода.
Тем не менее секунды две он колебался. Но мисс Эвелин держалась весьма чопорно, и это придало ему решимости. Все без дальних слов отправились ужинать.
Во время застолья мисс Эвелин внимательно присмотрелась к Андерсону, не отличавшемуся особой общительностью, и пустила в ход — с совершенно неприметной изощренностью — самую пленительную любезность. Она вела себя скромно, и это придавало выражению лица ее такое очарование, что на шестом бокале шипучки в мозг моего друга Эдварда закралась мысль — о, всего лишь промелькнула!.. — закралось смутное помышление о возможной интрижке.
— Единственно, — рассказывал он мне потом, — по той причине, что мне стоило усилия (и друг мой пытался сделать эго усилие, забавляясь чувственной игрой) найти какое-то удовольствие (притом что вначале наружность мисс Эвелин вызвала у него отвращение) в самой мысли о возможности обладать этой девицей — именно из-за этого отвращения.
При всем том он был порядочным человеком: он обожал свою прелестную жену и прогнал эту мысль, возникшую, по всей вероятности, под воздействием углекислоты, шипенье которой отдавалось у него в голове.
Мысль возвратилась; искушение, которому и время, и обстановка придавали силы, блистало и глядело ему в глаза!
Он хотел было ретироваться, но внутренняя борьба с жалкой прихотью раззадорила желание, он ощущал его, почти как ожог. Шутки насчет строгости его нравов оказалось довольно, чтобы он остался.
Он был мало знаком с перипетиями ночных кутежей, а потому далеко не сразу заметил, что один из двух его приятелей соскользнул под стол (явно решив, что ковер предпочтительней, чем кровать в собственной спальне, до которой путь неблизкий), а второй, внезапно побледнев (как сообщила со смехом мисс Эвелин), удалился без всяких объяснений.