— Вот как? — задумчиво проговорил Эдисон со странной интонацией, поглядев на лорда Эвальда.
Он подошел к занавеси и снова дернул за шнурок; полоса ткани, усеянная разноцветными линзами, поползла вверх. Живой образ скрылся из виду. Затем из-под первой гелиохромной ленты появилась вторая, заскользила с молниеносной быстротой перед лампой, и рефлектор послал на экран изображение маленького бледного существа, смутно похожего на женщину, чахлого, со впалыми щеками, беззубым и почти безгубым ртом, почти плешивым черепом, тусклыми бегающими глазками, дряблыми веками, морщинистой и бурой кожей.
И пьяный голос распевал непристойные куплеты, и все это плясало, подобно первому видению, с тем же баскским бубном и теми же кастаньетами.
— А теперь? — проговорил Эдисон, улыбаясь.
— Что это за ведьма? — спросил лорд Эвальд.
— Да ведь это — та же самая, — невозмутимо отвечал Эдисон, — только эта — настоящая. Вот это таилось под обличием той. Вижу, вы никогда не задумывались всерьез над тем, как далеко шагнуло вперед искусство туалета в нынешние времена, мой дорогой лорд!
Затем он снова вернулся к прежнему восторженному тону:
— Ecсе puella![25] — вскричал он. — Вот блистательная Эвелин Хейбл без добавочных прелестей — я стряхнул их с нее, как гусениц! Хоть умирай от пламенных желаний, не правда ли? Ах, povera innamorata![26] Как дразнит она воображение в таком виде! Очаровательная греза! Какую благородную любовь, какие страсти может она внушить! Не правда ли, как хороша природа без прикрас? Сможем ли мы когда-либо соперничать с подобным? Мне остается лишь отдаться во власть отчаяния. Склоняю голову. Ну как? Ваше мнение? Мне удалось получить этот образ лишь благодаря достижениям фиксирующей суггестии. Какая насмешка! Если бы Андерсон при первой встрече увидел ее такою, он, возможно, и поныне жил бы себе дома с женою и детьми, и это было бы лучше, чем то, что случилось, не правда ли? Но что же оно такое — это самое «искусство туалета»? Женские руки творят чудеса! К тому же, повторяю, первое впечатление все решает, а иллюзия упряма и питается самыми мерзкими изъянами: это обезумевшая химера, которая цепляется когтями даже за уродство, пусть самое гнусное из всех.
Если «тонкая штучка», скажу снова, умеет выставить напоказ свои изъяны в выгодном свете, этого довольно — они превращаются в пряную приправу, внушающую вожделение новичкам, не замечающим, что у них отнято зрение. Все дело в выборе слова: худоба превращается в изящество, уродство — в пикантность, неряшливость — в небрежность, двуличие — в утонченность и т. д., и т. п. И так, от оттенка к оттенку, нередко приходят к такому финалу, который выпал на долю любовнику этой крошки. К смерти отверженца. Читайте газеты: тысячи газет — повсюду и повседневно — сообщают о подобном, и вы убедитесь, что я не только не преувеличиваю, но, напротив, преуменьшаю.
— Но вы можете удостоверить, дорогой Эдисон, что два эти образа воспроизводят одну и ту же женщину? — пролепетал лорд Эвальд.
При этих словах Эдисон снова взглянул на своего молодого собеседника, на сей раз со строгой печалью.
— О, воистину, идеал укоренился слишком глубоко у вас в сердце! — воскликнул он после паузы. — Ну что ж, раз так, на сей раз я представлю доказательства. Взгляните, милорд, вот ради чего несчастный Эдвард Андерсон погубил свое достоинство, здоровье, честь, состояние и жизнь.
Он выдвинул прямо из стены, из-под полотнища, на котором ожившая тень, все еще извивалась в страшной пляске, большой ящик и продолжал:
— Вот бренные останки этой очаровательницы, арсенал этой Армиды! Не посветите ли нам, мисс Гадали?
Андреида встала, взяла факел, пропитанный благовониями и, коснувшись чашечки какого-то цветка, засветила его; затем, взяв лорда Эвальда за руку, она мягко подвела его к Эдисону.
— Да, — продолжал инженер, — хотя прелести первого образа мисс Эвелин Хейбл показались вам естественными, думаю, вы откажетесь от этого впечатления: уж если нужна особа, недостатки которой превосходят всяческое вероятие, то она в этом смысле — образчик, идеал, совершенство, полновесный золотой, и по сравнению с ней прочие женщины ее пошиба — всего лишь жалкие медяки, благодарение Господу! Убедитесь сами.
При этих словах Гадали подняла факел над головой и замерла около темного ящика, словно статуя подле надгробия.
V
Эксгумация