— Все это очень похоже на правду, — сказал грустно молодой человек. — Но… вечно слышать одни и те же слова! И каждый раз видеть при этом все то же выражение лица! Думаю, очень скоро комедия эта покажется мне… однообразной.
— Утверждаю, — сказал Эдисон, — что всяческая новизна во вред любви, ибо уменьшает очарование любимого существа, омрачает страсть и развенчивает мечту. Вот причина быстрого пресыщения, наступающего, когда влюбленным открывается — или они полагают, что открывается, — истинная натура любимого существа, прежде таившаяся за пленительными покровами. В этом влюбленным видится лишь еще одно несходство с мечтой! И этого часто довольно, чтобы любовь сменилась отвращением и ненавистью,
Почему?
А вот почему: если один лишь образ приносит радость, стало быть, естественно стремление сохранить этот образ в душе таким, каков он есть, неомраченным и неизменным; ибо лучшее — враг хорошего, и лишь новизна приносит нам разочарование.
— Да, это так! — пробормотал лорд Эвальд с задумчивой усмешкой.
— Так вот, андреида, как уже было сказано, всего лишь застывший образ первых часов любви, идеальный образ, который вечен в своей идеальности, и вы готовы жаловаться, что любовь не сможет более взмахнуть крылами и улететь от вас? О человеческая натура!
— Подумайте также, — проговорил лорд Эвальд, усмехаясь, — что все чудеса механики, спрятанные под оболочкой, которая покоится на этом столе, — всего лишь неодушевленная и мертвая совокупность субстанций: их взаимодействие творит чудо, но им не осознать ни процесса, ни конечного результата.
Вы можете смутить мне зрение, чувства и разум этим магическим видением, но я-то, смогу ли я позабыть, что оно — всего лишь безличная машина? «Как любить нуль?» — взывает ко мне трезвый разум.
Эдисон поглядел на англичанина.
— Я доказал вам, — отвечал он, — что в любви-страсти все — лишь суета, помноженная на ложь, иллюзия, помноженная на бессознательность, болезнь, помноженная на обман чувств. Любить нуль, говорите вы? Повторю: что за важность, если сами вы — некая величина, стоящая перед этим нулем, ведь в точно таком положении вы уже находитесь по отношению ко всем нулям в жизни, но лишь от этого нуля не приходится ждать ни разочарования, ни измены!
Разве в сердце у вас не погасла сама мысль обладать любимой? Я предлагаю вам — и всячески это оговорил — лишь претворение образа вашей живой красавицы, то есть именно то, о чем вы попросили, когда воскликнули: «Кто ради меня извлек бы эту душу из этого тела!» И вот вы уже опасаетесь заранее, что исполнение желания сулит вам однообразие. Теперь вы хотите, чтобы Тень была такой же изменчивой, как Реальность! Что ж, я, не мешкая, докажу вам, с неоспоримой очевидностью, что на сей раз вы сами пытаетесь обмануться иллюзией, ибо вам наверняка известно, дорогой лорд, что Действительность сама по себе не настолько богата новизною, разнообразием и подвижностью, как вы хотите себя уверить! Напомню: язык счастья в любви и способы выражения смертоносных горестей далеко не столь разнообразны, как вы все еще предполагаете под воздействием тайной потребности сохранить, вопреки всему, свое отчаяние, ибо вы уже находите усладу в думах о нем.
Ученый помолчал в задумчивости.
— Увековечить один-единственный час любви — самый прекрасный тот, например, когда взаимные признания растворились в ослеплении первого поцелуя! Остановить этот час на лету, придать ему недвижность и обрести в нем самого себя! Воплотить в нем свой дух и самое свое заветное желание! Разве это не предел мечтаний каждого человеческого существа? И если люди длят любовь — при всех искажениях и утратах, на которые обрекают любовь последующие часы, — то лишь потому, что тщатся снова пережить идеальный этот час. О, только один этот час, но поймать его снова! Все остальные сладостны лишь постольку, поскольку продлевают его, напоминают о нем! Неповторимая радость, которая никогда не наскучит, великий час однообразия! Любимое существо — всего лишь творение любящего, его нужно постоянно завоевывать, и тщетны все попытки воскресить. Все прочие часы лишь обеспечивают золотой запас этого часа! Если б можно было сделать его еще прекраснее за счет лучших мгновений, пережитых у последующие ночи, час этот явился бы идеальным образом сбывшегося счастья.