Поскольку любое изменение позы привело бы к падению набок, платиновые сосуды наполовину заполнены ртутью. При этом на половине уровня ртути сосуды соединены вот этими двумя эластичными трубками из платированной стали, вот они, под валиком-двигателем.
Оба сосуда герметически закрыты дисками, в центре каждого диска закреплен конец дужки, выкованной из чистейшей и прочнейшей стали. Второй конец дужки приварен к верхней части серебряной бедренной полости. Дужке передается натяжение не только благодаря весу ртути (двадцать пять фунтов!), но и в силу того, что ртуть на сантиметр превышает нормативный уровень. Обратите также внимание вот на эту стальную петельку: при скольжении внутри бедренной полости сосуд неизбежно в нее попадает.
С помощью этой петельки натяжение дужки сохраняет постоянство. Вывод: при одинаковом уровне ртути в обоих сосудах их верхние диски полностью прилегают к стальной петельке.
Но при каждом движении андреиды уровень меняется, поскольку странный металл перетекает из сосуда в сосуд благодаря трубкам, причем избыток ртути переливается туда, где равновесие вот-вот нарушится.
Платиновый сосуд скользит внутри полости, плотно его обхватывающей, отчего натяжение дужки возрастает. Поэтому при наклоне андреида могла бы упасть, но сосуд заканчивается конусом; когда уровень ртути поднимается более чем на один сантиметр, включается электрический ток. Ток вызывает принудительное перекачивание ртути во второй сосуд в количестве, достаточном для создания необходимого противовеса. Таким образом устраняется покачивание тела! Поскольку конусы расположены под углом друг к другу, центр тяжести андреиды — чистая условность, он нестабилен и зависит от уровня ртути. Реальный же центр тяжести находится, благодаря расположению конусов, ВНЕ андреиды, на вертикали, проходящей от вершины конуса до поверхности земли. Таким образом, стальные трубки для нее — то же самое, что балансир для акробата. По внешнему виду андреиды никак нельзя догадаться о процессах, совершающихся внутри сосудов и обеспечивающих равновесие; все протекает скрыто, как и у нас.
Что касается общего равновесия, видите эти извилистые трубки вдоль позвоночника? По ним также циркулирует ртуть, а регулируют этот процесс магнитные клапаны. Вот они-то и позволяют андреиде вставать, ложиться, наклоняться и двигаться точно так же, как это делаем мы. Благодаря их сложной совокупности вы сможете полюбоваться тем, как Гадали рвет цветы и при этом не падает.
VI
Ошеломляющее мгновение
Мудрец если и смеется, то лишь трепеща.
Я доказал вам в общих чертах возможность явления: у нас остались считанные минуты (полночь близится), а потому подробностей я только! коснусь.
Трудность состояла лишь в том, чтобы создать первую аидреиду. Когда общая формула выведена, дело только за исполнителями, позвольте повторить еще раз: можно не сомневаться, скоро суррогаты, подобные этому, будут изготовляться тысячами, и любой предприниматель сможет открыть фабрику идеалов!
При этой шутке лорд Эвальд, нервы которого уже были весьма напряжены, рассмеялся — сначала чуть-чуть, но потом, когда Эдисон рассмеялся тоже, на молодого человека напала престранная веселость: место, время, предмет эксперимента, сама мысль, которую они обсуждали, словом, все на какое-то мгновение — достаточно, впрочем, долгое — представилось ему столь же пугающим, сколь нелепым; и — возможно, впервые в жизни — им завладел настоящий приступ безумного хохота, отзвуки которого разнеслись по всему загробному Эдему.
— Жестокий вы насмешник, — проговорил он.
— А теперь не будем терять времени, — сказал ученый. — Сейчас объясню вам, как я собираюсь придать этой Движущейся Вероятности внешность вашей избранницы.
Он коснулся доспехов, и они медленно сомкнулись. Порфировая столешница накренилась.
Гадали стояла между своими создателями.
Неподвижная и безмолвная, она, казалось, вглядывалась в них сквозь тьму покрывала, за которым пряталось ее лицо.
Эдисон коснулся одного из перстней на серебряной перчатке Гадали.
Андреида затрепетала с головы до ног: она снова превращалась в видение: призрак обретал душу.
При этом зрелище чувство разочарования, которое вызвали у лорда Эвальда объяснения Эдисона, стало слабеть.
Вскоре молодой человек, к которому вернулась вся его серьезность, снова взирал на андреиду с тем неизъяснимым чувством, которое она пробудила у него час назад и против которого тщетно восставал его рассудок.