— Вас послушать, дорогой Эдисон, так придется поверить, что андреида в состоянии постичь бесконечность! — с улыбкой пробормотал лорд Эвальд.
— Только это как раз она и в состоянии постичь, — ответил с глубокой серьезностью инженер, — но если вы хотите в этом удостовериться, спрашивать ее надо, сообразуясь со странностями ее природы. То есть без малейшей высокопарности, словно играючи. И тогда ее речи производят впечатление куда более сильное, чем то, которое производят обычные глубокомысленные или даже возвышенные рассуждения.
— Не можете ли вы задать ей на пробу в моем присутствии один из таких вопросов? — спросил лорд Эвальд. — Докажите, что она и вправду таит за своим обличьем представление о бесконечности.
— Охотно, — сказал Эдисон.
Он подошел к кушетке и начал так:
— Гадали, предположим невозможное: некое божество, вроде тех, которым поклонялись в стародавние времена, возникнув в космическом эфире, внезапно метнет в сторону наших миров электрический заряд, природа которого такова же, что и у заряда, дарующего жизнь вам, но мощность столь огромна, что заряд этот может свести на нет закон всемирного притяжения и, взорвав Солнечную систему, отправить все планеты в бездну с той же легкостью, с какой высыпают яблоки из мешка.
— Так что же? — спросила Гадали.
— Так вот: что подумали бы вы о подобном явлении, случись вам наблюдать столь грозную картину?
— О, мне думается, — промолвила андреида, посадив райскую птицу на свои серебряные пальцы, — в неотвратимой бесконечности событию этому было бы придано столько же значения, сколько вы придаете миллионам искорок, что потрескивают и опадают в очаге крестьянского дома.
Лорд Эвальд поглядел на андреиду, но не проронил ни звука.
— Вот видите, — сказал Эдисон, — Гадали в состоянии постичь некоторые положения не хуже, чем вы и я, но выражает их весьма, я бы сказал, своеобычно, пользуясь образами.
Лорд Эвальд немного помолчал.
— Отказываюсь от всякой попытки разгадать то, что происходит вокруг меня, и целиком полагаюсь на вас, — проговорил он после паузы.
— Так вот, Глаза! — сказал ученый и, нажав на пружину, открыл ларчик.
XIII
Глаза телесные
Сапфиры глаз твоих миндалевидных.
Из-под крышки загадочной шкатулки на молодого англичанина словно вперились тысячи взглядов.
— Вот глаза, которым наверняка позавидовали бы газели Нурмажадской долины, — продолжал Эдисон. — Сущие драгоценности: склера так чиста, зрачок так глубок, что не по себе становится, не правда ли? В наше время великие мастера глазного протезирования своим искусством превзошли природу.
Глаза эти смотрят так многозначительно, что кажутся, право же, зеркалом души.
Цвет им придается с помощью фотографического метода, чем достигается индивидуальность оттенка; но своеобычность взгляда переносится непосредственно на радужную оболочку. Один вопрос: много ли вам довелось повидать в этом мире красивых глаз, милорд?
— Немало, — отвечал лорд Эвальд, — особенно в Абиссинии.
— Вы ведь улавливаете разницу между блеском глаз и прекрасным взглядом, не так ли? — продолжал Эдисон.
— Разумеется! — сказал лорд Эвальд. — У той, которую вы скоро увидите, глаза сияют восхитительным блеском, когда она рассеянно смотрит вдаль прямо перед собой, но стоит ей остановить на чем-либо взгляд — и, увы, взгляда довольно, чтобы забылась красота глаз!
— Вот что снимает все трудности! — вскричал Эдисон. — Обыкновенно выразительность человеческого взгляда возрастает за счет тысячи внешних случайностей; неприметного движения век, недвижности бровей, длины ресниц, но в особенности от слов, от обстоятельств, от обстановки — все отражается во взгляде. И все усиливает естественную его выразительность. В наши дни благовоспитанные женщины усвоили одну и ту же манеру глядеть — светскую, общепринятую и воистину чарующую (эпитет к месту); в таком взгляде всякий найдет то выражение, какое желает, а им эта манера глядеть позволяет думать о своем, притом что создает иллюзию полнейшего внимания.
Такой взгляд можно клишировать, поскольку сам он — не что иное, как клише, не правда ли?
— Справедливо, — сказал, улыбаясь, молодой человек.