И однако была в только что прозвучавших словах какая-то непреодолимая гипнотическая сила, которой он невольно подчинялся. Предчувствие близящегося чуда внезапно охватило его.
Отведя глаза от Эдисона, он молча обвел внимательным взглядом всю лабораторию. При свете ламп, придававшем окружающему какую-то зловещую бледность, все эти сверкающие приборы принимали причудливые, пугающие очертания — они казались чудовищами из таинственного царства науки. «Эта лаборатория поистине обитель чародея, — подумал он. — Лишь невероятное может быть здесь естественным».
И еще лорд Эвальд вспомнил о том, что открытия, сделанные ее хозяином, в большинстве своем никому не ведомы, а те, о которых приходилось ему слышать, парадоксальны, странны и неправдоподобны. И сам Эдисон вдруг представился ему словно окруженным неким светящимся кольцом Интеллекта, средоточием Разума.
Этот человек показался ему пришельцем из царства, где владычествует Электричество.
Прошло несколько минут, и им все более стали овладевать сложные, противоречивые чувства, в них странным образом сочетались и изумление, и любопытство, и неожиданная для него самого жажда новизны. Вместе с тем он ощущал, как все его существо все больше проникается новыми жизненными силами.
— Попросту говоря, речь идет о… перевоплощении, — сказал Эдисон, — но мне необходимо для этого сразу же предпринять кое-какие шаги. Ну так как? Согласны?
— Значит, все, что вы говорили, серьезно?
— Да. Так как, согласны или нет?
— Конечно, согласен! И готов предоставить вам полную свободу действовать по своему усмотрению! — добавил лорд Эвальд с грустной, но уже светски любезной улыбкой.
— Ну что ж, — продолжал Эдисон, бросив быстрый взгляд на электрические часы, висевшие на стене над дверью. — Итак, с вашего разрешения, я начинаю. Ибо время дорого, а понадобится мне на все это три недели.
— Всего-то? Я готов предоставить вам и месяц! — сказал лорд Эвальд.
— Месяц— это много. Я человек пунктуальный… Сейчас на этих часах без двадцати пяти минут девять. Ровно через двадцать один день в этот самый час на этом самом месте мисс Алисия Клери предстанет перед вами не только совершенно преображенной, не только очаровательной подругой, несравненной собеседницей, не только наделенной тонкостью и возвышенностью чувств, но и облеченной своего рода бессмертием. Словом, эта ваша пустоголовая красавица будет уже не женщиной, а ангелом, не любовницей, а возлюбленной, не реальностью, а ИДЕАЛОМ.
Лорд Эвальд бросил на изобретателя изумленный взгляд, в котором сквозило явное беспокойство.
— О, я готов немедленно приоткрыть вам те средства, с помощью которых собираюсь произвести этот эксперимент! — продолжал Эдисон. — Результаты, которых я надеюсь добиться, сами по себе представляют такой изумительный феномен, что перед этим величайшим чудом померкнут все сомнения в отношении теоретических его обоснований, и всякий научный анализ сделается просто излишним. Да уж для того хотя бы, чтобы успокоить вас и вы смогли бы убедиться, что я нахожусь в здравом рассудке, я нынче же вечером начну вводить вас в курс дела и постепенно приоткрывать свою тайну. А теперь за дело! Объяснения будут возникать сами собой в ходе созидания. Но скажите-ка вот что: мисс Алисия Клери, насколько я понял из ваших слов, в настоящую минуту находится в Нью-Йорке, в ложе театра, не так ли?
— Да.
— Номер ложи?
— Семь.
— Не говорили вы ей, по какой причине не сопровождаете ее нынче вечером в театр? Не упоминали о поездке сюда?
— Ее так мало это интересует, что мне казалось излишним сообщать ей об этом.
— Слышала она когда-нибудь мое имя?
— Может быть, и слышала… Но, конечно, сразу же забыла.
— Превосходно! — задумчиво произнес Эдисон, — вот это очень важно.
И, подойдя к фонографу, он приподнял записывающий стержень, бросил взгляд на пунктирные линии, повернул цилиндр так, чтобы наверху оказались нужные ему записи, затем вернул стержень на прежнее место и, придвинув раструб телефонного аппарата, постучал ногтем по мембране.
— Мартин! Вы на месте? — прокричал фонограф в телефон.
Никакого ответа.
— Так я и знал! Этот бездельник дрыхнет в моей постели; держу пари, что он храпит вовсю! — с усмешкой пробурчал Эдисон. — Так и есть! — сказал он, приложив ухо к приемному устройству усовершенствованного аппарата. — Вот так всегда — стоит ему выпить после обеда стаканчик грога, как мозг его тотчас же требует дневного отдыха и, дабы насладиться им беспрепятственно, этот мерзавец отключает звонок.
— На каком расстоянии отсюда находится человек, с которым вы собираетесь говорить? — спросил лорд Эвальд.
— О, всего только в Нью-Йорке, на Бродвее, в моей квартире, — ответил Эдисон, о чем-то раздумывая.
— Как! Вы слышите храп человека, находящегося на расстоянии двадцати пяти миль отсюда?
— Я услышал бы его, находись он даже на Северном полюсе, тем более что храпит он поистине оглушительно. Вот попробуй заявить нечто подобное герой вашей английской сказки «Чуткое ухо», как маленькие читатели тотчас же завопят: «Это невозможно! Такого не бывает!» А между тем это уже есть, а завтра никто не будет этому удивляться. Счастье еще, что я это предвидел, — сейчас он у меня проснется! Есть у меня здесь заветная катушечка… впрочем, нет, так и быть, не стану щекотать его слух электрической искрой. Видите, вот там стоит мой любимый аэрофон — сейчас соединю его с этим вот телефоном; полагаю, этого будет достаточно, чтобы разбудить его да и весь квартал впридачу!
Говоря все это, он прилаживал к фонографу трубку аппарата, стоявшего рядом с первым.
— Только бы там с перепугу все лошади на улице не встали на дыбы!
Фонограф повторил вопрос.
Три секунды спустя из-под шляпы, которую лорд Эвальд все еще держал в руке и которая соприкасалась с висевшим рядом репродуктором, раздался тот же уже звучавший здесь мужской голос, на этот раз смертельно испуганный и явно принадлежавший человеку, только что внезапно разбуженному.
— А? Что такое?! Пожар?! — истошно вопил голос.
— Так! — смеясь, сказал Эдисон. — Вот мы и проснулись. Нет, Мартин, нет, дружок, сигнал стоит всего только на восемнадцатом делении, так что успокойтесь. Но теперь немедленно, не теряя ни минуты, доставьте в собственные руки телеграмму, которую я сейчас вам передам.
— Слушаю, господин Эдисон, — ответил голос уже спокойнее. А тот между тем уже стучал короткими прерывистыми ударами по манипулятору аппарата Морзе, передавая телеграмму.
— Прочитали? — закончив, спросил он в телефонную трубку.
— Прочитал и немедленно бегу туда сам, — отвечал голос.
И вдруг благодаря едва заметному движению руки изобретателя, лежавшей на рычаге центрального коммутатора лаборатории, — сделал ли он это случайно или из озорства? — голос этот, словно внезапно размножившись, оглушительно загремел со всех сторон, перекликаясь из конца в конец помещения через вделанные в стены репродукторы. Казалось, не менее десятка голосов, вторя друг другу, разом заговорили в этих стенах.
Лорд Эвальд растерянно оглядывался вокруг себя.
— А как вернетесь, сразу же дайте мне знать, что вам там ответят, — прибавил Эдисон, возвысив голос, как это делают обычно, когда кричат вдогонку уходящему человеку.
— Все идет как должно, — сказал он, вновь подходя к молодому лорду.
Остановившись перед ним, он пронзительно посмотрел ему в глаза и вдруг уже совсем другим, холодным тоном, благодаря этой внезапной перемене придавшим словам его какую-то странную силу, сказал:
— Милорд, я обязан предупредить, что нам с вами предстоит теперь покинуть области (тоже, разумеется, еще не познанные до конца, но где, согласитесь, уже протоптано немало дорог) жизни нормальной, жизни в узком понимании этого слова и проникнуть в мир явлений столь же невероятных, сколь и несомненных. Я разверну перед вами длинную цепь этих явлений, открою вам доступ к ним, дам ключ. Должен, однако, с самого начала заявить: я так же бессилен объяснить природу той силы, что движет этими явлениями, как и все человечество (во всяком случае, па нынешней ступени развития познания, хотя, боюсь, познать ее не суждено никому и никогда).