— Но ведь сцена, как вы выразились, предполагает наличие собеседника? — прервал инженера лорд Эвальд.
— Ну и что? — отвечал вопросом Эдисон. — Вы же сами и будете этим собеседником, не так ли?
— Как можно предусмотреть, о чем я спрошу андреиду и что ей отвечу? — продолжал молодой человек.
— Мне не трудно дать вам доказательство, — сказал Эдисон, — что эта проблема, которую вы, кстати, не совсем точно сформулировали, решается очень просто.
— Погодите! Если я заставлю свой разум признать ваше доказательство, то в любом случае оно лишит свободы и мой разум, и мою любовь! — воскликнул лорд Эвальд.
— Что за важность, если оно удостоверит вас в РЕАЛЬНОСТИ вашей мечты! — сказал Эдисон. — Да и кто свободен? Разве что ангелы из древнего предания! Да и они-то завоевали право зваться свободными лишь потому, что наконец избавились от искушения… ибо узрели бездну, поглотившую тех, которые возжелали мыслить.
При этих, словах собеседники переглянулись.
— Если я верно понял, — проговорил лорд Эвальд в изумлении, — мне самому придется выучить частично свои вопросы и ответы?
— А разве вы не сможете видоизменять их, как в жизни, со всей присущей вам изобретательностью, но так, чтобы ожидаемый ответ вязался с ними?.. Сказать по правде, всякий ответ может быть полностью приложим ко всякому вопросу: такова великая калейдоскопичность человеческих слов. Главное — колорит и интонация, которые придаются любой теме в уме, любое слово всегда окажется уместным в том или ином смысле при извечной приблизительности человеческих разговоров, да и существования тоже. Сколько есть смутных слов, вызывающих массу ассоциаций, обладающих удивительной до странности смысловой гибкостью! Очарование и глубина их зависят просто-напросто от того, на что они отвечают!
Вот вам пример: одно-единственное слово… хотя бы слово «уже!..» Допустим, андреида в какой-то миг должна будет произнести это слово. Заметьте, только одно слово, я мог бы взять и целую фразу. Вы ждете этого слова, которое будет произнесено нежным и серьезным голосом мисс Алисии Клери, и ждете, что при слове этом она поглядит на вас пленительным своим взором.
О, подумайте, па какое множество вопросов и дум может быть ответом одно это слово. Стало быть, ваше дело — придать ему глубину и красоту уже самим вопросом.
Вы ведь так и пытаетесь делать в жизни, когда разговариваете с живою мисс Алисией; разница только в том, что она НИКОГДА не произносит того слова, которого вы ждете от нее и готовы были бы даже подсказать, будь это возможно, лишь бы оно с гармоничным благородством отвечало вашей мысли. Но вы ВСЕГДА услышите в ответ нечто диссонирующее; короче говоря, другое слово, которое будет ей продиктовано природным ее разумением и от которого у вас защемит в сердце.
Так вот, в беседах с будущей Алисией, с Алисией реальной, с Алисией вашей души вы не испытаете этих бесплодных огорчений… Каждое слово будет таким, какого вы ждете, а красота ответа будет подсказана самим вашим вопросом! Ее «образ мыслей» не будет более отрицанием вашего — он станет образом души, который предпочтет ваша меланхолия. В ее образе мыслей вам будет явлена лишь ваша единственная любовь во всем ее блеске, и на сей раз вам не придется дрожать за свою мечту! Слова андреиды никогда не обманут ваших ожиданий! Они всегда будут возвышенны — настолько, насколько подскажет ваше вдохновение. По крайней мере вам незачем будет опасаться, что вас не поймут, как это бывало при беседах с живою: вам нужно будет только помнить о паузах, предусмотренных в ее текстах. Вам даже не придется самому выговаривать слова. Андреида ответит и на ваши мысли, и на ваши умолчания.
— Вот как! Но если вы предлагаете мне настолько вжиться в роль, которая отводится мне в этой комедии, — отвечал лорд Эвальд, — то, должен предупредить, я вынужден отказаться.
II
Ничего нового под солнцем
…<я> узнал, что и это — томление духа.
Экклезиаст, 1:17
При этих словах Эдисон положил на стол около андреиды светящийся скальпель, с помощью которого производил вскрытие, и поднял голову.
— Вы называете это комедией, дорогой лорд? — проговорил он. — А разве вы не соглашаетесь непрерывно разыгрывать комедию с прообразом андреиды? Ведь, как сами вы признались, вам неизменно приходится утаивать от нее ваши истинные мысли из простой вежливости.
О, сыщется ли под солнцем такой причудник, который отважился бы вообразить, что не разыгрывает комедии вплоть до часа смерти? Противное утверждают лишь те, кто не знает роли. Все разыгрывают комедию поневоле! И каждый — с самим собою. Быть искренним? Вот единственная подлинно неосуществимая мечта. Быть искренним! Как это возможно, когда никто ни в чем не убежден твердо, когда не знаешь сам себя! Всяк хотел бы убедить ближнего, что сам в чем-то убежден (в то время как голос сознания, сколько ни заглушай, вопиет, что сомнительность этого убеждения зрима, слышима, ощутима!). А чего ради? Всего лишь дабы щегольнуть твердостью воззрений, хотя бы напускной, никого ни на миг не обманывающей и принимаемой на веру собеседником лишь притворно… с тем чтобы ему в ближайшем времени отплатили тем же. Комедия, повторяю. Но если бы люди могли быть искренними, ни одно общество не просуществовало бы и часу — поверьте, все только и делали бы, что уличали друг друга! Да самый прямодушный человек, захоти он пробыть искренним хоть минуту, поневоле либо сам окажется с битой физиономией, либо вынужден будет расквасить ее кому-то из себе подобных, могу держать пари. Снова повторю, любое мнение, на которое мы отважимся, может быть лишь относительной истиной, подверженной бессчетным влияниям времени, среды, умонастроений и т. п., иной возможности уровень наших знаний не дает! А в любви? О, если влюбленные могли бы когда-нибудь увидеть друг друга такими, какими являются в действительности, и действительно узнать то, что думает каждый из них, а также каким каждый из них представляется другому, их страсть сошла бы на нет в единый миг! К счастью для себя, они всегда забывают про непреложный закон физики: «Два атома не могут соприкоснуться». II удается им проникнуть всего лишь в бесконечную иллюзию, обретающую плоть в ребенке и дающую возможность продлевать род человеческий.
Без иллюзии все гибнет. От нее никуда не денешься. Иллюзия подобна свету. Взгляните на небо: то, что находится над слоями атмосферы, на высоте каких-нибудь четырех-пяти миль, — беспросветно черная бездна, усеянная тускло-красными угольками. Свет небесный создают для нас облака, символизирующие Иллюзию! Без них все оделось бы Мраком. Итак, само наше небо разыгрывает комедию Света — и мы должны следовать священному его примеру.
Что до влюбленных, стоит им только помыслить, что они знают друг друга, — и вот уже их не связывает ничего, кроме привычки. Каждый из них дорожит тем запасом впечатлений и измышлений, которыми питается взаимность; каждый дорожит призраком, что сотворило его воображение, но — вечно чужие! — они не дорожат теми образами друг друга, которые открылись, как они считают, их познанию! Неизбежная комедия! Что же касается той, кого вы любите, то, поскольку она всего-навсего комедиантка, поскольку она достойна вашего восхищения, лишь когда «разыгрывает комедию» и лишь в такие мгновения пленяет вас безоговорочно, разве не предпочтительней андреида в обличии мисс Алисии, ведь андреида — это совокупность таких вот избранных мгновений, навсегда остановленных благодаря великому волшебству науки?
— Все это очень похоже на правду, — сказал грустно молодой человек. — Но… вечно слышать одни и те же слова! И каждый раз видеть при этом все то же выражение лица! Думаю, очень скоро комедия эта покажется мне… однообразной.