Эдисон еще раз слегка поклонился,
— Надеюсь, — проговорил он самым непринужденным тоном, — что моими стараниями вам вскоре представится возможность дебютировать в одном из лучших наших театров, мисс Алисия Клери! Но мы побеседуем об этом за столом, не так ли? Ведь с дороги разыгрывается аппетит, да и воздух Менло-Парка тому способствует.
— Это верно, я проголодалась! — сказала молодая женщина с такой прямотой, что Эдисон, обманутый чудодейственной улыбкой, которая играла у нее на губах и которую она забыла убрать, вздрогнул и удивленно взглянул на лорда Эвальда. Эту прелестную и непосредственную фразу ученый принял за выражение юной и порывистой жизнерадостности. Как же так? Если эта женщина, воплощение столь возвышенной красоты, способна сказать таким вот образом, что она голодна, стало быть, лорд Эвальд ошибается: ведь одной такой нотки, простой и живой, довольно, чтобы доказать, что у мисс Алисии Клери есть и душа, и сердце.
Но молодой лорд сохранял бесстрастие как человек, знающий истинную цену тому, что говорится в его присутствии.
И в самом деле, мисс Алисия Клери, испугавшись, что сказала тривиальность при «людях из мира искусства», поспешила добавить с улыбкой, нарочитая тонкость которой святотатственно придала комичность великолепию ее лица:
— Это не очень-то ПОЭТИЧНО, господа; но иногда приходится возвращаться с небес НА землю.
При этих словах — они прозвучали стуком надгробной плиты, опустившейся на могилу юной красавицы, которая, впрочем, вырыла ее себе собственными руками, сама того не ведая, и теперь ей уже не было спасения, — так вот, при этих мудрых словах — один лишь Господь властен простить их, омыв своей искупительной кровью, — Эдисон успокоился: лорд Эвальд был прав.
— Прелестно! — вскричал ученый с видом простодушного добросердечия. — Что ж, в добрый час!
И любезным жестом он предложил гостям сесть за стол.
Из-под лазурного шлейфа мисс Алисии, волочившегося по батареям, вылетали искры, но они тонули в мощи света, полновластно заливавшего зал.
Все уселись за стол. Букет полураскрывшихся чайных роз, словно отобранных эльфами, указывал место молодой женщины.
— Я была бы вам бесконечно обязана, сударь, — проговорила она, снимая перчатки, — если бы вы помогли мне дебютом в каком-нибудь серьезном театре, в Лондоне, например.
— О, создать имя звезде — да ведь это наслаждение богов, — вскричал Эдисон.
— Сударь, — перебила его мисс Алисия Клери, — должна сказать, мне уже случалось петь в присутствии венценосных особ…
— Создать имя диве!.. — восторженно продолжал Эдисон, наливая своим гостям нюи.
— Господа, — снова начала мисс Алисия Клери холодно, но в то же время сияя, — дивы, как известно, ведут жизнь более чем легкомысленную: в этом отношении я не собираюсь брать с них пример. Я-то предпочла бы более респектабельный образ жизни и с театральной карьерой смирилась лишь потому… потому что, как вижу, приходится шагать в ногу с веком! А потом, чтобы нажить состояние, любые средства хороши, даже необычные, и я считаю, в наше время, чем бы ни зарабатывать, лишь бы зарабатывать.
Шипучее вино виноградников Люр-Салюса пенилось в сверкающих тонкостенных бокалах.
— Жизнь всему научит! — сказал Эдисон. — Я вот от природы не имел особой склонности оценивать певческие дарования. Ба! Сильные натуры в состоянии приноравливаться ко всем обстоятельствам и приобретать все нужные свойства. Итак, мисс Алисия Клери, смиритесь с тем, что ваш удел — Слава, она ведь удел многих, удивлявшихся этому не меньше, чем вы. За ваши триумфы!
И он поднял бокал.
Мисс Алисия Клери, которой пришлись по душе словоохотливость и благоразумие мэтра Томаса (лорду Эвальду казалось в эти минуты, что лицо ученого прикрыто черной бархатной полумаской с вырезами для
глаз, придающими ей улыбчивость), коснулась своим бокалом Эдисонова — столь достойным и сдержанным было ее движение, что бокал в ее изумительной руке вдруг приобрел вид чайной чашки.
Сотрапезники выпили жидкий свет; лед, казалось, был сломан.
Вокруг сияли лампы, закрепленные на цилиндрах, по углам экранов и на больших стеклянных дисках; и свет их подрагивал. Ощущение торжественности — тайной, чуть ли не потусторонней — читалось во взглядах, которыми обменивались присутствующие; все трое были бледны; тишина на мгновение овеяла их своим широким крылом.
II
Внушение мыслей
Между тем, кто внушает свою волю, и тем, кому она внушается, вопросы и ответы суть всего лишь словесный покров, не играющий ровно никакой роли, но прикрывающий волеизъявление внушающего; прямое, непрерывное, сосредоточенное, оно разит подобно мечу.
Меж тем мисс Алисия Клери улыбалась по-прежнему, и бриллианты у нее на пальцах сверкали всякий раз, когда она подносила ко рту золотую вилку.
Эдисон вглядывался в молодую женщину острым оком, словно энтомолог, который светлым вечером изловил наконец редкостного мотылька, и завтра мотылек этот дополнит музейную экспозицию, заняв свое место под стеклом с серебряной булавкой в спинке.
— Кстати, мисс Алисия Клери, — проговорил он, — что скажете вы о наших славных здешних театрах? О наших декорациях, о наших певицах? Хороши, не правда ли?
— Ну, одна-две еще ничего, но одеваются — кошмар!..
— Еще бы! Справедливо! — засмеялся Эдисон в ответ. — В старину преглупые были наряды! А какое на вас впечатление произвел «Вольный стрелок»?
— Это тенор-то? — отвечала молодая женщина. — Голос у него слабоват; манеры изысканные, но холоден.
— Ухо востро с тем, кого женщина назвала холодным! — шепнул Эдисон лорду Эвальду.
— Как вы сказали? — осведомилась мисс Алисия.
— Я говорю: ах, изысканность, изысканность! Это в жизни самое главное!
— О да, изысканность! — проговорила молодая женщина, устремляя к потолочным балкам глаза, синева которых глубиною могла бы поспорить с небом Востока. — Чувствую, я была бы не в силах полюбить человека, лишенного изысканности.
— Все знаменитости: Аттила, Карл Великий, Наполеон, Данте, Моисей, Гомер, Магомет, Кромвель и прочие — отличались, по свидетельству историков, крайней изысканностью!.. Что за манеры!.. Такая тонкость обращения — прелесть, чуть ли не до жеманства! В чем и крылась тайна их успеха. Но я-то имел в виду либретто!
— Ах, вы имели в виду либретто! — повторила мисс Алисия Клери с очаровательно презрительной гримаской, с какой Венера поглядела бы на Юнону и Диану. — Между нами… на мой вкус, оно, знаете… чуточку…
— Да, не правда ли? — подхватил Эдисон (вздернув брови и сделав рыбьи глаза). — Чуточку…
— Вот именно! — подтвердила актриса, взяв обеими руками букет чайных роз и зарывшись в него лицом.
— Короче сказать, оно устарело! — подвел итог Эдисон сухо и категорично.
— Ну, во-первых, — прибавила мисс Алисия, — мне не нравится, когда на сцене стреляют из ружья. Невольно подпрыгиваешь! А эта штука как раз и начинается с трех выстрелов. Делать шум — еще не значит делать искусство!
— К тому же несчастные случаи совсем не редкость! — поддержал Эдисон. — Если бы убрать этот грохот, вещь только выиграла бы.
— Да и вообще, все либретто — это же из области фантазии, — пробормотала мисс Алисия.
— А все, что из области фантазии, — уже несовременно! Справедливо сказано! Мы живем в такую эпоху, когда право на внимание имеет лишь все позитивное. Все, что из области фантазии, в реальности не существует! — заключил Эдисон. — Ну а что касается музыки… как она, на ваш вкус?.. П-фф… а?..
И он вопрошающе вытянул губы.
— Ах, я не досидела до конца! — просто ответила молодая женщина, словно давая понять, что такой ответ сам по себе исключает возможность оценки.
И фразу эту она произнесла контральто — таким чистым, полнозвучным, исполненным такой небесной музыки, что услышь ее чужеземец, не владеющий языком, на котором изъяснялись сотрапезники, ему почудилось бы, что мисс Алисия Клери — оживший двойник божественной Гипатии, призрак с античными чертами лица, блуждающий в ночную пору по Святой земле и при свете звезд разбирающий на развалинах какой-то забытый отрывок из «Песни песней».