– Ты подслушивала у ректорского кабинета? – выделила главное я.
– Ну… – смутилась Ритта. – Я беспокоилась о тебе!
Я лишь головой покачала. В беспокойство я, конечно, верила: Ритта девушка добрая и отзывчивая, вот только порой совершенно бестолковая. Причем бестолковость проявлялась вовсе не в учебе – уверена, что очень скоро в империи появится новое светило в области теоретической магии, – а в ее пылких чувствах к неподходящему человеку. Не подходящему именно ей, ибо во всех иных смыслах возлюбленный Ритты являл собой образец того, как в одном-единственном мужчине могут уживаться красота, острый ум, порядочность и благородство. Именно последние и делали мечту Ритты недосягаемой, ибо милорд Элрой Вилорен никогда не позволял себе лишнего в отношении студенток, а когда они позволяли себе лишнее в отношении ректора, безжалостно ставились им на место. Видеть этого никто, конечно, не видел, но слухи ходили. И, пожалуй, только они удерживали Ритту от опрометчивых поступков.
– Тебе не понять! – вспыхнула она под моим укоризненным взглядом.
– Куда уж мне, – пробормотала я рассеянно и поправила сползшую с плеч шаль.
Дождь окреп, осмелел и не только крал тепло снаружи, но и тянул его изнутри; хотелось сесть у зажженного камина, обхватить озябшими ладонями полную горячего чая чашку и смотреть на огонь… От вспыхнувшего перед глазами образа, в данный момент такого недостижимого, стало еще холоднее.
– У тебя и проблем-то, кроме как с учебой, никаких нет! – не успокаивалась Ритта.
Риннара Шаридена она за проблему, конечно, не посчитала.
– И дальше собственного носа ты видеть не желаешь! – сердито закончила подруга, поймав мой скептический взгляд.
– А там есть что-то интересное? – хмуро уточнила я, отодвигая подальше блюдце с искушающим шоколадом.
Если до Девичьего бала времени оставалось предостаточно, то бал в честь нового учебного года не за горами, и будет крайне обидно не влезть в заранее сшитое, одобренное матушкой платье.
– Там есть жизнь, Санни, – хмыкнула Ритта, схватив еще одну шоколадную дольку, и указала на подоконник, где в незамысловатой вазе чахло несколько веточек желтых хризантем. – Эдгар принес. Тебе, между прочим. Он и в лечебницу приходил, но его не пустили. Ну и что ты морщишься?
И действительно, что? Русоволосый, сероглазый, немного нескладный Эдгар Милейр, теоретик-третьекурсник, был весьма милым молодым человеком. Если судить со стороны. А Ритта именно так и делала, а потому искренне недоумевала, чего мне не хватает. Но это меня, а не ее в конце лета угораздило пойти с ним на прогулку, и это я, а не она прилагала все усилия, чтобы не уснуть, увязнув в патоке рассуждений Эда о высоких магических материях. А про то, что он умудрился понравиться матушке одним только обещанием проследить за моей успеваемостью, я и вовсе вспоминать не люблю. Как он намеревался это делать – другой вопрос, прояснять который я не собираюсь.
– Риннар тоже приходил, – лукаво улыбаясь, добавила Ритта. – Но ты спала, и я отказалась тебя будить. А он отказался говорить, зачем ты ему понадобилась.
У меня задрожали руки. Когда недобитый боевик жаждет с тобой встретиться, ни к чему хорошему это привести не может.
– Сань, ты чего побледнела? – забеспокоилась подруга. – Тебе плохо?
– Ри… Он меня убьет, – придушенно выдала я.
А Ритта вздохнула… и засмеялась. Я, не ожидавшая от подруги подобного поведения, взирала на нее круглыми от возмущения глазами.
– Как я и говорила, – удовлетворенно сообщила она, легонько щелкнув меня по носу, и я окончательно убедилась, что несчастная любовь лишает людей разума.
Но хоть какую-то пользу этот нелепый разговор принес – поблекшая было при упоминании ректора Ритта повеселела, ожила и на занятия убежала в приподнятом настроении. Я же, официально освобожденная от посещения лекций, осталась в одиночестве. Дождь за окном нашептывал колыбельную, тяжелая после бессонной ночи голова клонилась к подушке, но я упрямо не поддалась. Вместо этого набрала книг и, разложив их в изножье кровати, погрузилась в чтение. В одном Ритта права – с учебой мне проблем хватает, так что проводить свободный день в лености я просто не имею права. К тому же в забитую знаниями голову лишние мысли не лезут, что сейчас было высшим благом.
Но спор с усталостью оказался делом неблагодарным, и я все-таки уснула, не дочитав главу о математических методах прогнозирования ближайшего будущего.
И снились мне ровные ряды ощетинившихся копьями цифр; они маршировали, печатая шаг, и земля тряслась от их поступи, а ткань времени, соприкасаясь с острейшими жалами наконечников, рвалась, подобно тончайшей бумаге. Где-то там, в прорехах, сияло летнее небо, шумела неширокая прозрачная река, и седобородый мужчина ласково и грустно улыбался бегущей по травяному берегу девчушке с двумя туго заплетенными рыжими косицами… Края прорех вскипали зеленым, медленно сходились и заживали… Заживали криво, смешивая небо и реку, сминая рыжую девчонку с искаженным от ужаса лицом.
Очнулась я в холодном поту, дрожащая, с пересохшим горлом. Руки не слушались, и вода из графина по большей части попала на пол, а не в стакан. Никогда бы не подумала, что это так сложно…
Наверное, я поспешила покинуть лечебницу. Неприятная слабость разливалась по телу, ощущение засасывающей пустоты, пережитое во сне, не отпускало. Усталость никуда не делась, наоборот, усилилась, будто я и не спала вовсе. И я решила сходить к мэтрессе Ноллин. Кто еще, как не она, сможет дать совет?
Возможно, небольшая прогулка пойдет на пользу, тогда и наставницу беспокоить не придется.
Одевалась быстро, путаясь в подоле и рукавах форменного платья. Непривычно непослушные пальцы не гнулись, и мелкие пуговки стали настоящим испытанием, которое тем не менее я прошла. Скрутив волосы в узел на затылке, я остановилась перед тусклым старинным зеркалом, занимающим стену возле двери, и окинула себя придирчивым взглядом. Осунувшаяся, с синяками под лихорадочно блестящими глазами, из медово-карих ставшими какими-то желтыми; кожа бледнее обычного, и веснушки, с которыми матушка безуспешно боролась с самого моего рождения, налились просто-таки вызывающей рыжиной. Хорошо еще, что их не так уж и много… Леди вообще неприлично иметь веснушки, и несчастливым их обладательницам строго предписывалось наносить на нос толстый слой пудры. От нее, к величайшему матушкиному огорчению, у меня начиналось сильное раздражение кожи, и от подобных ухищрений пришлось отказаться.
В общем, леди из меня выходила исключительно неприличная, с какой стороны ни посмотри.
Показав унылому отражению язык, я переобулась в высокие ботинки, накинула легкий плащ, завязала под подбородком ленты шляпки и, прихватив одиноко стоявший в углу возле шкафа зонт, распахнула входную дверь…
И содрогнулась, услышав смачный звук удара и невнятный всхлип.
От шока, не иначе, у меня даже дар прорезался. Медленно потянув на себя створку, я уже прекрасно знала, кого увижу…
Он лежал, не подавая признаков жизни, сжимая в ладони хрупкий стебелек алой полураспустившейся розы. На лбу вспухала шишка. Выронив зонт, я упала на колени, осторожно коснулась бледных пальцев.
Холодные…
Творец всемогущий, кажется, у меня появилась нездоровая привычка убивать Шаридена!..
– Риннар? – неуверенно позвала я, больше не рискуя дотрагиваться до него.