— Здравствуйте, ребята, — сказал я и поднял руку. Школьники оказались воспитанными, перестали гоготать, и даже вежливо поснимали вирточки. — Меня зовут Слава, я — рабочий конвейера, и покажу вам наш завод. У меня к вам есть просьба. На конвейере сейчас работают люди — пожалуйста, не отвлекайте их. Просто смотрите, слушайте, и если будут вопросы — тихонько спрашивайте. Хорошо?
— Хорошо-о-о… — пообещали они.
И я повёл их к лифту.
— Я знаю, многие из вас считают работу на конвейере чем-то скучным. То ли дело Пространство или океан, да?
Школьники оживились, снова раздались смешки. Один из нежноусых юнцов мрачно вопросил:
— А что не так с Пространством, по Вашему мнению?
С боков юнца подпирали два друга; у всех троих — вызов в глазах, руки воинственно скрещены на груди, спортивные стрижки, курточки фасона «мой старший брат учится в Можайке». Всё с ними было ясно. Остальные хихикали — явно над ними.
Завуч спокойно молчала.
— Конечно же, ничего не имею против космоса, — сказал я. — Но вот мой одноклассник Олег, проработав два года в Пространстве, в поясе астероидов, бросил космос, теперь работает у нас. Он ждал от космоса приключений и романтики — но оказалось, там ничего нет, кроме пустоты, скучных железяк, осторожных людей и рутинной работы.
— Ничего, нам там скучно не будет, — холодно пообещал юнец-космонавт.
— Всё же имейте в виду — не всё там радужно. По-настоящему интересно не там, где ждёшь романтики.
Белобрысый прыщавый дылда, подпиравший юнца-космонавта справа, вежливейше поинтересовался, ломающимся баском:
— А где, по-Вашему, интереснее?
Мы поднялись на наш этаж и вышли из лифта.
— Интересное — выход за границы обыденного, то есть познанного. Познание — пища разума. И вот у нас — непознанное в каждой задаче. Каждая задача, проходящая через брейн-конвейер, решается человечеством впервые.
— По Вашему, космос обыден и познан? Извините, не смешно.
— Космос, конечно, велик, — согласился я. — Но работа пилота — в том же поясе астероидов — боюсь, может оказаться настолько познанной и обыденной, что… — я развёл руками. — А вот у нас — каждый день непознанное. Собственно, об этом я и хочу с вами всеми поговорить.
Уф — кажется, завязалось. Я набрал побольше воздуха и начал.
— Итак, мы — рабочий класс, руки и мозг Планеты. Мы этим очень гордимся. Но всё равно ещё сплошь и рядом принято считать, что рабочие заняты чем-то неинтересным, непрестижным. Такова инерция мышления, пережиток времён, когда труд был ручным.
Мы вышли к распределительной площадке — оттуда открывается самый эффектный вид на наши цеха. Особенно впечатляет сборочный цех — там всегда интересно. Я поставил ребят у перил. Внизу, в анфиладах, вовсю кипела работа. Горели «голопопы», шла передача по цепочкам, кто-то слонялся среди пальм и кустов рекреаций, размышляя. В сборочном цехе лепили метановый супертанкер.
Мы посмотрели, как в супертанкер встраиваются ходовые машины, как шпангоуты обрастают обшивкой, как возникают надстройки. Пошли тесты — на повреждение корпуса, на опрокидывание. Какой-то из тестов не прошёл, модель остановилась, снова сняли обшивку.
— Вот так и выглядит наша работа. Наш брейн-конвейер — самый большой в Евразии. Второй конвейер такой мощности находится в Сан-Франциско. Сейчас вы видите процесс сборки проекта супертанкера — но обычно мы не занимаемся машинами. Такие сверхмощные конвейеры не используются для простых потребительских задач — мы работаем в основном по проблемам Академии наук, Союза писателей, Союза кинематографистов. Их проблемы структурируются и передаются нам для решения. И потому у каждого из нас всегда интересная творческая работа. Это ведь очень интересно — думать и находить решения. Нет ничего интереснее, чем творить.
А вот до революции здесь тоже был конвейер, но разбитый на небольшие подразделения. Нам рассказывали наши наставники, которые здесь тогда работали. Рабочие на этом заводе тогда занималась всякой ерундой — например, проектировали гэджеты для подростков. Бесконечные линейки гэджетов и прочих вещей. Причём делали их нарочно хуже, чем могли: не такими, чтобы сразу устроили обладателя — а наоборот, с недостатками, чтобы был стимул покупать новые и новые. Вот представьте себе: здесь стояли индивидуальные боксы, бесконечными рядами. В каждом из боксов находились голопроектор, тач-зона, пара С-мониторов — и измученный конвейером рабочий. Конвейер тогда использовался как средство выжимания всех умственных соков из рабочего. Это было крайне неприятно — думать по чужой воле. Шаг влево, шаг вправо — уже нельзя. А ещё никто никому не помогал — иначе не справишься со своими задачами. Все были разобщены. Рабочие уставали, им очень не нравилось, что заняты они в общем-то бесполезными вещами. А капитализм требовал всё новых и новых моделей бесполезных вещей. Человек не может съесть больше, чем может — но капиталисты внушали людям, что им для счастья нужно обладание новыми моделями вещей. Внушали суггестивной рекламой, внушали методами социальной инженерии, внушали квазирелигиозными технологиями потребления. Даже образование учило быть потребителем. И ещё держали цены так, чтобы все были вынуждены постоянно работать. Представляете себе — чтобы иметь свой дом, нужно было работать почти всю жизнь! Хотя домов легко можно было бы настроить всем. И вот рабочие трудились безо всякого интереса, только ради денег — а «начальники» контролировали конвейер, следили, чтобы все работали хорошо. Знаете, что такое «начальник»?