— Вы нас совсем за детей держите, — с ядовитой вежливостью заметил юнец-космонавт.
А оторва всё строила мне глазки — сквозь синюю чёлку. Я немного смутился — и опять мне попались на глаза её гладкие ноги. Тьфу ты, ну что она, в самом деле?! Может, её всё же заинтересовал не я, а мой рассказ о заводе?
— А сейчас, если нам повезёт, мы с вами увидим наших ведущих специалистов за работой. Это наши наставники, наши корифеи. Боги конвейерного мышления. Громовержцы, разящие идеями.
Мы заглянули в вестибюль. Громовержцы были по-прежнему там. Зевс-Громовержец покосился в нашу сторону — и убрал с подоконника исполинские ноги в синих носках.
Я понизил голос:
— Вот они тут ещё до революции работали, причём Рамеш Субраманьянович был «начальником» Виктора Петровича. Это сейчас они хорошие друзья, а тогда Виктор Петрович недолюбливал и побаивался Рамеша Субраманьяновича. «Начальников» не любили, между ними и рабочими была пропасть.
Мы вернулись к лифту.
— У человечества всегда есть множество нерешённых задач, посложнее и попроще. Так что работы хватит всем — творческой и интересной. А сейчас пойдёмте, посмотрим непосредственно работу на конвейере. И попробуем все вместе решить на конвейере какую-нибудь настоящую проблему. Вы увидите, как это увлекательно, всем вместе навалиться на задачу. Это удивительное чувство — когда умы объединяются. Многим из вас захочется у нас работать, обещаю.
И тут синесветящаяся-патлатая оторва отколола номер.
— Скукотища это ваше конвейерное мышление, — вдруг заявила она ангельским мелодичным голосом. — Зачем мне это? Лично я — мечтаю стать проституткой.
Она снова засияла на меня ангельскими синими глазами. И влажно облизнула губы.
Я от неожиданности захлопал ресницами и опять упёрся взглядом в её длинные ноги.
Ох, давно я так не краснел!
Все неловко поёжились.
— Смирнова, переигрываешь! Ну что за эпатаж! — закатила к небу глаза завуч. Было видно, что синеволосая оторва давно сидит у неё в печёнках. Но и завуч, видавшая виды тётка, явно растерялась.
— Какой эпатаж? — удивилась оторва Смирнова. — У нас ведь свобода. Правда? Занимайся, чем хочешь, все работы хороши, выбирай на вкус. Я вот хочу заниматься древней и уважаемой профессией, оказывать услуги мужчинам. Они пялятся на мои ноги, как этот ваш рабочий парень Слава, хотят меня трахнуть? Отлично, я тоже этого хочу — это правда жизни. Только я очень красивая — и потому хочу быть с сильными, добившимися всего мужчинами — богатыми, властными, у чьих ног мир. Хочу веселиться с ними на яхтах, хочу участвовать в групповухах — при моей красоте это было бы легко. Я бы могла добиться многого, стать первой проституткой в космосе — на космической яхте, в невесомости…
Я совершенно растерялся. Надо же, экая бледная поганочка… Что вообще сейчас в школах творится?!
Завуч поправила причёску.
— Смирнова, хватит нести чушь и срывать урок. Проституция недопустима, как форма эксплуатации.
Я спохватился. Это всё тяжёлое наследие капитализма. А у синеволосой оторвы, очевидно, случилась истерика. Переходный возраст, подростковый максимализм, испорченные отношения с одноклассниками… С другой стороны, никакой истерики, никакого надрыва я не наблюдал — напротив, Смирнова говорила весело и с явным удовольствием. Патлы её светились ярко-синим, и глаза были синие-синие, блестящие, как божья роса.