Она, наверное, почувствовала, что я на нее смотрю, и подняла взгляд на меня, а я, как раз, стакан ко рту подносил. Так и застыл. Стыдно. Когда-то, говорят, не стыдно было, а сейчас стыдно. И еще мне стыдно было, что я ее как будто ревную.
Она и говорит, прямо так, и без тени улыбки:
— Денис, ты зачем пьешь?
Кто-то из мужиков аж поперхнулся, а Прыщ закричал:
— Правильно-правильно, повлияйте на него, Марина Евгеньевна, нам самим мало, а тут еще и этот паразит стаканами хлещет!
Ну, я тоже нашелся, говорю, мол, зубы болят, а спиртом полощешь — легче становится.
— Лучше в стоматологию сходи, полчаса делов-то, — сказала она и больше на меня не смотрела. Впрочем, она минут через пять поднялась и ушла. И я принял таки долгожданную дозу.
На следующий день мы так удачно опохмелились, что в памяти от него почти ничего не осталось, а весь третий день я провалялся у себя в берлоге. Только Прыщ заглянул, притащил пожрать, звал на продолжение банкета, но я только махнул рукой. Голова раскалывалась, видеть никого не хотелось. У нас, в сущности, два состояния — пьяное веселье и стыд. У меня такие мысли с похмелья всегда — трезвый, так сказать, взгляд на себя.
Особенно тоскливо было, когда я ночью проснулся. И выспался вроде, и голова прошла, но страшно до жути, и если б меня настолько не ломало шевелиться, я бы пошёл к кому-нибудь из наших.
Но я все-таки уснул еще раз, до утра, и, пережив вязкие, не запоминающиеся кошмары, открыл глаза рано утром, после чего сказал себе:
— Хватит валяться!
И, медленно и осторожно, наученный горьким опытом, встал. Перекусил старым, сморщенным хлебом, пахнущим плесенью. Вчера почти совсем не ел, потому хлеб показался очень вкусным, а вода — сладковатой. Отыскал письмо Михалыча, вооружился водой от жажды, и, пошатываясь, отправился в путь.
Светлый находился с другой стороны от города, потому надо было с тремя пересадками. До города я добрался на паровозе-мусоровозе, который догнал меня и остановился, ожидая, пока я сяду. Они так запрограммированы, к нам же пассажирский транспорт не ходит. От сортировочной я добрался до метро, откуда выбрался спустя полтора часа. И успел увидеть удаляющийся автобус. Следующий рейс — через час. Ждать не хотелось, и я прикинул, что идти-то всего километров пять, а мне после долгого лежания даже останавливаться не хочется. И я рванул, бодренько так, аж сам себе подивился.
Иду, значит, и уже какие-то зачатки гармонии в душе наметились, настроение подниматься стало, и тут, немного впереди на дорогу вышла девушка. Я замедлил ход, не хотелось никому в поле зрения попадать. Но она шла довольно медленно, так что мне казалось, что я почти что стою на месте. Тогда я решил ее обогнать. Прибавил шаг. Поравнялся. Повернула она голову, посмотрела на меня и убила, так сказать. Не то, чтоб сильно красивая, но такая — живая какая-то. У меня состояние такое, уже не пьяный, но и не трезвый, а потому мне, наверное, почти любая на ее месте бы понравилась. Еще и весна на дворе. Сердце у меня застучало и я, наверное, покраснел. А потом, неожиданно для себя — я с девушками очень стеснительный, когда трезвый — сказал:
— Вам помочь?
Было видно, что сумка, висящая на плече, довольно тяжела.
— Помогите, — говорит.
Я взял сумку и пошел с ней рядом, чуть отстав.
— Где вы учитесь? — спросила она. По мне что, не видно, где я учусь? Я представил, какой от меня запах, вспомнив, как благоухал, например, Михалыч, выползая из конуры после недельного запоя. И отстал еще сильнее.
— Нигде, — говорю громко. — А вы где?
Она что-то ответила, я не запомнил, потому что у меня состояние такое стало — весеннее. А потом мы пришли и она забрала сумку, а я вдруг набрался смелости и спросил:
— Может. Мы с вами. Встретимся?
Голос у меня предательски дрожал и ломался. Она улыбнулась, опуская глаза, и сказала:
— Вы всерьез думаете, что я соглашусь?
Я осмелел и сказал:
— Я помоюсь. И побреюсь.
Сам улыбаюсь, но когда она посмотрела на меня, у меня аж рот перекосило. Я вообще своим лицом в минуты волнения управлять не могу.
— Этого мало, — говорит. — Вы сначала выберитесь со своего мусорозавода, или как там.
И пошла. Я догнал ее у калитки и говорю:
— Я выберусь!
Она посмотрела теперь серьезно:
— Вот и выбирайтесь. Года вам хватит, чтобы стать человеком?