Выбрать главу

— Телемах, — начала Пенелопа, — этот новенький мальчик, с которым ты подружился, спартанец…

— Стратоген?

— Да, кажется… Он не наркоман?

Телемах поморгал, спросил:

— С чего ты взяла?

— Нет, ты ответь, — настаивала Пенелопа.

— Не знаю, — с некоторым раздражением сказал Телемах. — Что, я буду людям такие вопросы задавать? Он спортсмен. Лучший аэроболист в нашей школе.

— Ясно, — вздохнула Пенелопа. — Телемах, Эвриклея недавно стирала твой хитон и нашла в кармане шприц…

— Ну и что? — сказал Телемах. — Мало ли разной дряни я в карманах таскаю. Помнишь, во втором классе ты у меня гранату отобрала, которая с войны осталась? Ну, помнишь, я в лесу откопал?..

— Подожди, — сказала Пенелопа. — Не уходи от темы. Телемах, признайся честно, — ты колешься?

— Да ты что, мама?!

— Хорошо. Зачем тогда шприцы?

— Да это не мои, — сказал Телемах, чтобы не особенно думать.

— Ясно, — сказала Пенелопа. — А как насчет того, который у тебя в заднем кармане?

Телемах сообразил, что в заднем кармане джинсов действительно контурируется шприц на 5.0, причем так отчетливо, что спутать его с чем-либо, наверное, невозможно.

— Так что? В школе по химии задали? — Пенелопа делала вид, что саркастически улыбается, но на самом деле в ее голосе чувствовались слезы. — Я долго смотрела на все это сквозь пальцы, думая, что все это детские шалости, что ты еще маленький. А ты, оказывается, становишься подростком, Телемах, причем трудным!

Телемах понял, что гнуть дальше в том же духе — значит расписаться в том, что ты наркоман.

— Мама, — сказал он, — честное пионерское, я не колюсь. Почему ты мне не веришь? Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

— Хорошо, Телемах. Тогда объясни связно, что это значит — ты возвращаешься домой с характерными симптомами ломки, я выхожу на несколько минут, — и уже все в порядке: ни тошноты, ни головной боли, никаких проявлений. Что тут можно подумать?

До Телемаха, наконец, дошел юмор ситуации. Он рассмеялся, чем привел маму в легкое замешательство, и сказал:

— Ладно, я не хотел тебя расстраивать… Мам, ну какие это «характерные симптомы ломки»? Это обычная неспецифическая реакция организма. Еще этот открыл, ну, который концепцию стресса разработал, как его… А! Селье, канадский ученый прошлого витка…

— Пожалуйста, ближе к делу, — строго сказала Пенелопа.

— Я плавал на соседний остров, там, где была ТЯЭС, и замазался, — на одном дыхании выдал Телемах.

— Насколько я знаю, — в полном недоумении глядя на него, заметила Пенелопа, — «замазаться» — это и значит «принять наркотик».

— Нет, это «вмазаться». А «замазаться» — это… ну, — он подумал, как бы попонятнее сказать. — «Схватить дозу».

Пенелопа терпеливо ждала.

Телемах с трудом выкопал в памяти подходящее общеупотребительное слово, понятное не только специалистам-радиологам, и с облегчением сформулировал:

— Облучиться.

— Всемогущий Кронион! — воскликнула Пенелопа. — Зачем тебя туда понесло?! Кроме того, у тебя еще, оказывается, проблемы с греческим языком — вот никогда бы не подумала? Впрочем, понятно, это дедушка Лаэрт на тебя так влияет. Это все его опыты с гигантской кукурузой, виноградом с генами лягушки и витаминизированной хлореллой.

— Мам, да уже все нормально, — сказал Телемах. — Меня Аполлон вылечил.

— Ну вот! — Пенелопа всплеснула руками. — Мало того, что Афина с тобой нянчится, ты еще и других бессмертных от дел отрываешь!

— Мама, пожалуйста, не сердись на меня, я больше туда не поплыву, обещаю…

— Телемах, — сказала Пенелопа, обнимая его, — сынок, пообещай мне, что никогда в жизни не будешь колоться и лазать по радиоактивным развалинам. Не расстраивай своих родителей. Что я напишу папе на фронт?

— Мама, я не колюсь, — сказал Телемах, вырываясь. — Наркоманов в космонавты не берут.

— Космонавты?! — воскликнула Пенелопа. — Забудь о космонавтике! Даже и не думай! Хватит с меня и твоего отца! Пообещай мне, что никогда не станешь космонавтом!

Телемах опустил глаза и помотал головой.

— Извини, мама, я уже выбрал себе профессию.

— Еще десять раз передумаешь, — сказала Пенелопа поспешно. — В детстве все мечтают стать космонавтами.

— Да мне тринадцать лет скоро, — сказал Телемах. — Я уже все решил.