До Телемаха, наконец, дошел юмор ситуации. Он рассмеялся, чем привел маму в легкое замешательство, и сказал:
— Ладно, я не хотел тебя расстраивать… Мам, ну какие это «характерные симптомы ломки»? Это обычная неспецифическая реакция организма. Еще этот открыл, ну, который концепцию стресса разработал, как его… А! Селье, канадский ученый прошлого витка…
— Пожалуйста, ближе к делу, — строго сказала Пенелопа.
— Я плавал на соседний остров, там, где была ТЯЭС, и замазался, — на одном дыхании выдал Телемах.
— Насколько я знаю, — в полном недоумении глядя на него, заметила Пенелопа, — «замазаться» — это и значит «принять наркотик».
— Нет, это «вмазаться». А «замазаться» — это… ну, — он подумал, как бы попонятнее сказать. — «Схватить дозу».
Пенелопа терпеливо ждала.
Телемах с трудом выкопал в памяти подходящее общеупотребительное слово, понятное не только специалистам-радиологам, и с облегчением сформулировал:
— Облучиться.
— Всемогущий Кронион! — воскликнула Пенелопа. — Зачем тебя туда понесло?! Кроме того, у тебя еще, оказывается, проблемы с греческим языком — вот никогда бы не подумала? Впрочем, понятно, это дедушка Лаэрт на тебя так влияет. Это все его опыты с гигантской кукурузой, виноградом с генами лягушки и витаминизированной хлореллой.
— Мам, да уже все нормально, — сказал Телемах. — Меня Аполлон вылечил.
— Ну вот! — Пенелопа всплеснула руками. — Мало того, что Афина с тобой нянчится, ты еще и других бессмертных от дел отрываешь!
— Мама, пожалуйста, не сердись на меня, я больше туда не поплыву, обещаю…
— Телемах, — сказала Пенелопа, обнимая его, — сынок, пообещай мне, что никогда в жизни не будешь колоться и лазать по радиоактивным развалинам. Не расстраивай своих родителей. Что я напишу папе на фронт?
— Мама, я не колюсь, — сказал Телемах, вырываясь. — Наркоманов в космонавты не берут.
— Космонавты?! — воскликнула Пенелопа. — Забудь о космонавтике! Даже и не думай! Хватит с меня и твоего отца! Пообещай мне, что никогда не станешь космонавтом!
Телемах опустил глаза и помотал головой.
— Извини, мама, я уже выбрал себе профессию.
— Еще десять раз передумаешь, — сказала Пенелопа поспешно. — В детстве все мечтают стать космонавтами.
— Да мне тринадцать лет скоро, — сказал Телемах. — Я уже все решил.
— Вот погоди, сорванец! — потеряла терпение Пенелопа. — Вернется папа, будет тебя пороть!
Она резко поднялась и пошла на кухню разогревать суп.
— Мама, — сказал Телемах, — не обижайся на меня, пожалуйста. Я очень стараюсь тебя не расстраивать, но у меня плохо получается.
— Я не обижаюсь, — Пенелопа улыбнулась и погладила сына по голове. — Садись есть. Ты, наверное, ужасно проголодался.
Телемах без обычного сопротивления съел тарелку чечевичного супа, жареную рыбу с овощным салатом, кукурузную лепешку и выпил компот.
— Мам, я не говорил — у нас завтра общешкольная эстафета, приходи посмотреть, если хочешь.
— Спасибо, — улыбнулась Пенелопа, — приду. А в честь чего эстафета? К какой-то космической дате? К годовщине стыковки «Союз»-«Аполлон»?
— Нет, это в июле было. А у нас бег с факелами в честь Прометея.
— А-а! Я совсем забыла. Может быть, стоит провидеофонить дедушке Лаэрту? Он, наверное, тоже не откажется посмотреть.
— Нет, он мне говорил, что не сможет прийти. Сослался на то, что у него сейчас очень напряженное время. На самом-то деле, мне кажется, он думает, что я буду стесняться… И ты же знаешь, что он не любит бывать в городе. Ворчит, что от орнитопланов и фотобомилей плюнуть некуда, а пешеходов надо уже заносить в Красную книгу… Ладно, я пойду уроки делать. Спасибо, мама.
Телемах пошел в свою комнату. Полистал дневник, удостоверился, что на завтра задано только сочинение, параграф по философии и задачки на электролитическую диссоциацию, и засел за комп — играть в «Аргонавтов». Дошел до самого поганого места, Сциллы и Харибды, выпустил голубя и уже собрался провести корабль, как рядом возникла Афина.
— Та-ак, — произнесла она. — Развлекаемся? А уроки мы выучили?
Телемах от неожиданности влепился в скалу и проиграл.
— Сделали, сделали, — сказал он, выключая комп. — У тебя что — других дел нет, только за мной следить?
— У меня сегодня отгул, — пояснила Афина. — Впервые за последние триста лет, так что я отдыхаю. А педагогика — это мое хобби.
— Какой ужас! — искренне сказал Телемах.
— Ладно, умник, раз так, покажи мне свое задание по химии.
Телемах раскопал в столе тетрадку и спокойно дал ее Афине. Та покряхтела, припоминая школьную программу, и была вынуждена признать, что все решено верно. Потом она спросила:
— А сочинение у тебя готово?
— Еще в воскресенье написал, — ответил Телемах. — Тема такая избитая — «Герой нашего времени». Я сначала хотел про Гагарина написать, а потом подумал, что слишком уж тривиально получается, и написал про Геракла.
— Ладно уж, сочинение я у тебя проверять не буду. Что ты пишешь грамотно, это я знаю, а за смысл сам отвечай. А как насчет философии?
— Да у меня этот Парменид с его дурацкой концепцией бытия вот где сидит! Бытие, видите ли, есть, а небытия, соответственно, нет! Бытие и мышление тождественны — это вообще полный улет!
— Что ты на него взъелся? — с недоумением спросила Афина. — Чем эта гипотеза хуже других?
— Сказал бы я тебе… Если бытие и сознание тождественны, то, грубо говоря, героиновые галлюцинации и, допустим, квантовая механика — это принципиально одно и то же! Как тебе это, а? Неслабо?
— Н-да… — сказала Афина, и, подперев голову рукой, глубоко задумалась.
— Тогда подумай, сколько всякого бреда существует! — продолжал Телемах. — Эфир — ради бога, вечный двигатель — нет проблем, телепатия — раз плюнуть!
— А еще всякие там плоские земли на трех китах, изнакурножи, привидения, кентавры, боги… Ой, что-то я не то говорю, — спохватилась Афина.
— Да нет, все правильно. Ненавижу метафизику. Слава богу, что человечество в конце концов пришло к материалистической диалектике.
— Фи, капитан! — скривив рожу, изрекла Афина. — Мне марксизм совсем не нравится, марксисты утверждали, что бога нет.
— А ты уж и обиделась! — ухмыльнулся Телемах. — Не волнуйся, они не тебя имели в виду.
— Да? А кого же?
— Ну, в их времена был совсем другой бог. Такой, знаешь, прикидывался добреньким, идеями гуманизма прикрывался, а в это время поддерживал великих инквизиторов и фюреров всех мастей, втравливал людей в войны, доказывал, что космические полеты невозможны и старался убедить человечество, что жизнь — это помойка, а истинное счастье возможно только в загробном мире, да и то только для тех, кто «хорошо себя вел» при жизни.
— Это в Аиде, что ли? — с недоверием спросила Афина. — Запихнуть бы этого умника самого в Аид, посмотрела бы я на него! Это ж надо — людям такую откровенную дезу гнать! Он что, неграмотный, «Одиссею» не читал? Там же тень Ахилла греческим языком сказала…
— Ну вот, я и говорю, тупой был бог, жадный, жестокий. Разве можно было такого терпеть? Вот народ и устроил революцию.
— Да уж, — согласилась Афина, — это вполне понятно. Впрочем, по моему глубокому убеждению, каждый народ имеет таких богов, которых он заслуживает.
— Так я пойду, поиграю? — спросил Телемах. — У меня ведь все уроки готовы.
— На твоем месте я бы пораньше легла спать, дружок, — заявила Афина. — У тебя завтра эстафета, ответственный день.
— Знаешь, Афина, я хотел тебя попросить…
— Ну конечно, я буду болеть за вашу команду! — тут же заверила Афина. — И, разумеется, по мере возможности, помогу вам выиграть.
— Ты дослушай, — перебил Телемах. — Мы этого как раз не хотим!
— Что-то я не въезжаю! Вы не хотите победить?
— Нет, мы хотим победить, только честно, понимаешь?
— Ну ты даешь, дружок! Разве с моей помощью — это не честно?
— Конечно, нет. У всех должны быть равные шансы на победу. Короче, не вмешивайся, Афина, ладно?