Раздражение и недовольство менее образованных классов смешаны со страхом. Они видят, что образованное сословие отдаляется от них в социальном и культурном отношении, и понимают, что и эта дистанция, и появление групп населения, пользующихся приоритетом при распределении социальных пособий, ослабляют их собственные шансы на получение помощи. Их сомнения в надежности будущих социальных гарантий нарастают именно в тот момент, когда они становятся для них особенно важны.
Тревога, гнев и отчаяние сломали всю ткань политических симпатий и предпочтений людей, уничтожив их доверие к государству и даже друг к другу. Менее образованные слои составили основную массу избирателей, бунт которых обеспечил победу Дональда Трампа над Хиллари Клинтон в США и сторонников Брексита над сторонниками сохранения Британии в Европейском союзе, а также дал мятежным партиям Марин Ле Пен и Жан-Люка Меланшона более 40 % голосов на выборах во Франции (отбросив бывшую правящую партию социалистов за десятипроцентный порог), резко ослабил коалицию христианских демократов и социал-демократов в Германии и позволил крайне правой партии «Альтернатива для Германии» стать официальной партией оппозиции в бундестаге. К разделению людей по уровню образования добавилось разделение по географическому признаку. Противники выхода Великобритании из Евросоюза составляли значительное большинство жителей Лондона, большинство ньюйоркцев поддерживали Хиллари Клинтон, большинство парижан выступили против Ле Пен и Меланшона, а жители Франкфурта сторонились «Альтернативы для Германии». Волна радикальной оппозиции пришла из провинции. Хотя молодежь активнее участвовала в этом мятеже избирателей, это не было простым конфликтом старых и молодых. Крайние политические партии поддерживали не только люди среднего и старшего возраста, оттесненные на обочину жизни после того, как их профессии оказались невостребованными, но и молодые люди, впервые выходившие на рынок труда, не сулящий им никаких радужных перспектив. Во Франции нетипично высокий процент молодежи поддержал крайне правые партии, принявшие новое обличье, в Великобритании и США нетипично высокий процент молодежи проголосовал за левые партии «нового образца».
Избиратели, подобно природе, боятся пустоты. Чувство раздражения и безысходности, порожденное пропастью между теоретически возможным и реальным положением людей, вывело на сцену два типа политиков, которые до этого находились в тени и ждали своего шанса: популистов и идеологов. Когда капиталистическая система начала давать перебои в прошлый раз, в 1930-е годы, наблюдалось то же самое. Тогда новые угрозы почувствовали Олдос Хаксли и Джордж Оруэлл, которые писали о них в своих романах «О дивный новый мир» (1932) и «1984» (1949). Казалось, что с окончанием холодной войны в 1989 году возникает реальная надежда на то, что все подобные катастрофы теперь позади, что мы подошли к «концу истории» и вступили в эпоху перманентной утопии. На самом деле мы стоим сейчас перед вполне реальной перспективой наступления нашей собственной очень своеобразной антиутопии.
На новые тревоги не замедлили отозваться старые идеологии, которые тащат нас назад, к неоправданно жесткой конфронтации левых и правых с ее затасканной терминологией. Идеология подсовывает нам соблазнительно простую комбинацию несложных моральных решений и очевидных истин и универсальный инструментарий анализа, сулящий верные ответы на любые вопросы. Возрождаемые сегодня идеологии: марксизм, родившийся в XIX веке, фашизм, возникший в XX веке, и религиозный фундаментализм, господствовавший в XVII веке, – давно принесли во многих странах свои трагические плоды. Поскольку все идеологии потерпели крах, они растеряли большинство сторонников, а политических идеологов, способных повести их к новому возрождению, почти не осталось. Уцелевшие принадлежали к крохотным осколкам прежних организаций – это были люди, слишком склонные к параноидальной психологии культа и обладающие слишком зашоренным сознанием, чтобы осознать всю реальность исторического краха их идей. В течение десятилетия, предшествовавшего падению коммунизма в 1989 году, последние марксисты, остававшиеся в мире, воображали, что они живут в эпоху «позднего капитализма». Сегодня память общества об этом крахе стерлась настолько, что возникли условия для возрождения марксизма и книжные рынки наводнены новыми книгами на старую тему[5].
5
См., например: Mason (2015), Мейсон (2016), а также мой обзор недавней литературы на эти темы в: Collier (2017a).