На какое-то время — пользуясь названиями двух недавних книг — можно иметь «век удовлетворения» для высших классов и вместе с тем «век убывающих надежд» для средних и низших классов (1). Но такую двойственность невозможно сохранить навсегда. Общественные системы держатся на расплавленной магме совместимых идеологий и технологий. Невозможно иметь одновременно идеологию равенства (демократию) и экономику, порождающую все большее неравенство при абсолютном снижении дохода большинства голосующего населения.
По отношению к этим давлениям американский капитализм имеет и сильные, и слабые стороны. Сила его в том, что он имеет более фундаментальную политическую поддержку, чем капитализм Европы. Тот факт, что социалистические партии никогда не были значительной силой в американской политике, говорит нечто важное об Америке. Вера в то, что капитализм способен повышать уровень жизни, вероятно, будет умирать в Соединенных Штатах медленнее, чем в Европе. В то же время главная слабость американского капитализма состоит в том, что для работающей части среднего класса он — главный поставщик тех благ, которые в других случаях назывались бы социальным обеспечением (медицинского обслуживания и пенсий). В Европе потеря работы, и тем самым — доставляемых компанией дополнительных льгот, в экономическом смысле гораздо менее серьезна, чем в Соединенных Штатах. Там государство всеобщего благосостояния с лихвой возмещает потери от безработицы.
По мере того, как сокращаются дополнительные льготы среднего класса, раздражение среднего класса возрастает и будет возрастать все быстрее. В конце концов средний класс потребует политических действий, чтобы остановить снижение его льгот и его уровня жизни, и он будет все меньше заинтересован в политической защите капитализма. Именно это раздражение побудило президента Клинтона и его жену сделать здравоохранение главной темой в первые два года администрации Клинтона. Супруги Клинтон не справились с этой реформой, и раздражение среднего класса, который лишается здравоохранения, несомненно, вернется.
В политическом отношении капитализм оказался теперь в изоляции, в какой он не был с середины девятнадцатого века. Тогда капитализм смог политически выжить, потому что кооптировал определенные группы трудящихся — менеджеров среднего и низшего уровня, работников умственного труда, квалифицированных работников физического труда, — начавших считать себя членами капиталистического коллектива. С приходом «сокращений» капитализм в действительности говорит значительной части своих бывших политических сторонников, что они больше не входят в «коллектив». Поскольку они выброшены из экономического коллектива капитализма, теперь только вопрос времени, как скоро эти же люди покинут политический коллектив капитализма.
В течение короткого промежутка времени капитализм может политически позволить себе гораздо более жесткое экономическое обращение со своей рабочей силой, чем прежде, когда коммунизм угрожал ему внутренней революцией и внешней опасностью. Но в определенный момент капитализм встретится с некоторой новой угрозой, и тогда ему понадобится более широкая политическая поддержка, чем могут доставить немногие индивиды, владеющие значительным капиталом. Откуда же он возьмет эту поддержку?
Факты очевидны. Неравенство богатства и доходов повсюду растет. Реальные заработки значительного большинства падают. Растет люмпен-пролетариат, нежелательный в продуктивной экономике. Общественный договор между средним классом и американскими корпорациями разорван. Главное средство против неравенства, действовавшее в течение ста лет, — государство всеобщего благосостояния — начало отступать. Тектоника экономических плит быстро изменяет экономическую поверхность Земли. Возрождение экономики свободного рынка в смысле «выживания наиболее приспособленных» неудивительно, поскольку оно удовлетворяет потребность людей в каком-то понимании социальной действительности: оно кажется возвратом к мифическим добродетелям прошлого (2). Так ведут себя люди в замешательстве. Но чтобы справиться с нынешним периодом кусочного равновесия и с очень необычным будущим, которое из него произойдет, придется изобрести что-то новое.
Новые продуктивные технологии повышают важность общественных инвестиций в инфраструктуру, образование и исследования, и в то же время ценности движутся в направлении к большему индивидуализму, с гораздо меньшей социальной заинтересованностью в общественных инвестициях. Более грубую версию капитализма с «выживанием наиболее приспособленных» проповедуют как раз в то время, когда экономическая система открывает производственную выгодность коллективного труда. Вера в совершенство капиталистической системы, не нуждающейся в общественной поддержке, возвращается как раз в то время, когда должен быть изобретен новый капитализм без собственного капитала.
Здесь хотелось бы перечислить целый ряд форм государственной политики, которые помогли бы капитализму получить то, в чем он нуждается. Какая налоговая и бюджетная политика приведет к более долгосрочным инвестициям? Каковы должны быть стратегии НИР? Какие проекты инфраструктур дадут в длительной перспективе наибольшие дополнительные выгоды? Как правильно реформировать программы пенсий и здравоохранения для престарелых? Как можно создать самую квалифицированную в мире рабочую силу? Как соединить формальное образование с повышением квалификации по месту работы? Кто должен платить за все эти меры? На некоторые из этих вопросов мы уже отчасти ответили в этой книге, но было бы ошибкой пытаться дать определенный ответ на все эти вопросы.
Предмет этой книги — не надлежащая государственная политика. Дело теперь в том, чтобы убедить себя и других, что мир изменился и что мы должны меняться вместе с ним. Когда необходимость правильной политики будет осознана интеллектуально и — что более важно — эмоционально, принятие правильной политики окажется более легкой частью задачи. Чтобы перейти от одного к другому, государственная политика имеет много возможностей. Но прежде всего мы должны представить себе, где находится это «другое», и ощутить, насколько важно скорее туда прийти.
Поскольку мои детские годы прошли в Монтане до наступления эры реактивных самолетов, моя фантазия все еще обращалась к железным дорогам. В то время одним из самых скорых поездов мира был «Строитель империи» Великой северной дороги, прокладывавший себе путь через Монтану и Северную Дакоту от Миннеаполиса до Сиэтла. Имя этого поезда символизирует установку, которая должна привести к успеху будущую эпоху. Как видно из названия, на севере Великой равнины не было империй для завоевания. Там было лишь пустое пространство, где, как воображал Джеймс Дж. Хилл, его поезда должны были стимулировать создание империи. В конечном счете он ошибся. Никакая империя так и не была построена. Золотые прииски, одно время казавшиеся обещающими, истощились. Но имя его поезда воплощает то, что надо делать.
В наши дни нет физических империй, заслуживающих завоевания. Владение большей территорией не делает кого-нибудь лучшим экономическим конкурентом. Те, кто преуспеют, построят искусственную интеллектуальную промышленность будущего. Они построят нечто там, где сейчас есть только пустые интеллектуальные и экономические пространства. Некоторые возможности, которые выглядят как экономические золотые прииски, истощатся, как прииски мистера Хилла, но другие, которые выглядят как пустыри, окажутся экономическими сокровищами. Но чтобы захватить эти сокровища, надо пойти туда, где они лежат, с решимостью строителя империй (3).
Ни один разумный человек никогда не ставил себе целью сокращение собственного потребления. Сбережение — не удовольствие. Но если деньги, доставленные сбережением, используются, чтобы нечто построить, это может быть удовольствием. Чтобы преуспеть, будущий капитализм должен будет перейти от идеологии потребителя к идеологии строителя. Рост — это не автоматический процесс спокойного перемещения из одной точки равновесия в другую. Путь роста — это беспокойный процесс неравновесного движения, обещающий массу удовольствия. Технология — это не манна небесная. Это социальный процесс человеческого творчества и новаторства. В этом контексте инвестиция должна рассматриваться не как затрата, которой надо избежать, а как прямой источник пользы, которым надо овладеть. Индивид, инвестирующий в самую важную квалификацию, какую, по-видимому, может иметь индивид, — способность действовать в глобальной экономике, — не должен для этого жертвовать своим потреблением: он строит систему квалификаций, которая принесет больше удовольствия, чем какой-нибудь предмет потребления.