Такова цена слишком серьезного отношения к деньгам. Но дело в том, что у меня всего одна жизнь – ограниченное количество человеческих часов, годных к употреблению. Когда я беззаботно разбрасываюсь деньгами вместо того, чтобы обращать их в акции, инвестиции в недвижимость, ценные бумаги казначейства или облигации, это наверняка кажется сумасшествием, но это лишь одна сторона медали. Когда я делаю что-то необычное и экстравагантное, например торчу в Мюнхене на конференции по трансплантации головного мозга, я не просто наношу удар по своему финансовому будущему – я к тому же и становлюсь лучше как научный фантаст. Я сознательно делаю инвестиции в собственный образ независимого художника. Потому что, черт возьми, мюнхенский материал был просто фантастическим! Слышали бы вы доклад одного профессора об использовании роботов для исследования канализационных труб Восточной Германии. Затем я обедал с австралийским трюкачом, протыкавшим свое тело стальными крюками и выезжавшим из окна по бельевой веревке… Но я что-то отклонился от темы. Мне кажется, свойство отклоняться от темы заложено в моей натуре. А в бизнесе «отклонение от темы» всегда фатально.
Закончив горько рыдать по поводу того, что мои книги хорошо продаются, я как-то смирился с тем, что у меня есть деньги. Мы с капитализмом заключили стабильное, хотя и не особенно плодотворное соглашение. Это работает приблизительно так. Я пишу действительно необычные книги, и появляются кое-какие деньги. Тогда я отправляюсь их тратить в самые необычные места и узнаю необычные вещи. В результате мои книги становятся еще необычнее. Теоретически этот процесс может продолжаться до тех пор, пока я смогу печатать и останется хоть кто-то желающий мне платить.
Но, увы, время идет, и старые истины меняются. Самое странное в моих отношениях с капитализмом то, насколько мир бизнеса приблизился к научной фантастике. По мере того как проходили годы и моя карьера шла в гору, бизнес все с большей скоростью и агрессивностью врывался на мое культурное поприще. Научная фантастика всегда была символом необычного и нестандартного, но начало века ознаменовалось тем, что я впервые стал получать серьезные предложения о работе от бизнесменов. Бизнесмены начали просить меня занять руководящие посты, войти в консультативные комитеты или в советы директоров корпораций.
Было бесполезно объяснять им, что я никогда в жизни не работал по найму, что у меня нет административного опыта и что я совершенно не заинтересован в оправдании доверия акционеров. Они все это уже знали. В действительности им именно это и нравилось. Вот почему они домогались меня. Я зарабатывал себе на жизнь, делая деньги на чем-то вымышленном и странном, а они считали это важнейшим для бизнеса качеством.
«Именно поэтому вы нам нужны», – настаивали они с нарисованной улыбкой богачей. И среди них были не только маньяки из доткомов, печально известные своим энтузиазмом и безумным поведением. The Wall Street Journal стал заказывать мне редакционные статьи. А вскоре случилось так, что я начал писать и для Fortune.
Мне стало как-то не по себе от этого. Я даже однажды обратился за советом и поддержкой в Консультативный комитет фонда Рокфеллера в Вашингтоне и в Национальную академию наук. Августейшие эксперты, как я считал, должны были знать, почему со мной это случилось. Но никто не помог мне сняться с крючка, а один профессор из очень престижного университета публично обвинила меня в «лицемерии». «Почему? – вопрошала она. – Почему я пытаюсь отрицать свое влияние на технокоммерческое развитие?»
Это показалось мне очень странным. Мне довольно интересны бизнесмены как класс, но ничуть не больше, чем, скажем, политики или военные. Политики никогда не баллотировали меня в правительство, а военные не призывали меня в армию. Почему же бизнесмены неожиданно так засуетились?
Если это было безумием, то оно охватило весь мой город. В 1975 году мой родной Остин в Техасе был полон одетых в рваные джинсы, радостных, выпендривающихся низкооплачиваемых типов, точно таких же, как я в молодости. К началу XXI века его заполнили одетые в джинсы от кутюрье жизнерадостные, суперделовые, высокооплачиваемые типы, похожие на тех, которые хотели нанять меня. Дело не в том, что мы, жители Остина, постепенно утратили наши контркультурные хипстерские ценности и, повзрослев, продались. Ничего нового в этом нет. Так происходит в богемной среде уже лет сто пятьдесят, и правила игры вполне ясны. Все поседевшие детки толстосумов тщательно «отмывались» для собственных детей и соседей, но остинский богемный андеграунд постоянно пополняла новая волна студентов. Контркультура, как обычно, – никаких проблем.
Эта трансформация была другой, более фундаментальной, более серьезной. Общество каким-то образом решило сделать продуктом интеллектуальную собственность, оценив эфемерную болтовню грубыми холодными деньгами. Все, что прежде считалось философствованием недоучек по поводу пиццы и бейсбола, неожиданно стало коммерческим обменом рыночной информацией. Малейший пустяк стал раздуваться как мыльный пузырь. Разговоры о работе превратились в web-сайты по найму. Телефонная болтовня стала электронной почтой. А домашние распродажи превратились в eBay.
Почему это произошло? Потому что появилась действительно новая экономика, не обязательно лучшая, но новая по своему характеру. У информационной экономики иная техническая инфраструктура и новые методы накопления (и утраты) богатства. В этом можно убедиться на таком простом примере, как покупка офисного оборудования. К 1960 году уже появились кое-какие компьютеры – они обычно делались и продавались компанией International Business Machines и составляли около 15 процентов затрат на оборудование большого бизнеса. К 1980 году их доля выросла до 25 процентов, и где-то в это время затраты на компьютеры и сети стали называться «технологиями», словно все остальные технологии неожиданно перестали иметь отношение к делу. В 2000 году уже 53 процента расходов на оборудование составляли «технологии». Вместо сырья они используют бизнес, это орудие торговли.
Бизнесмены покупают компьютеры не только потому, что они эффектно мерцают и забавно пикают. Они покупают их для бизнеса: делать деньги и время из производственных процессов и дистрибуции, составлять в базах данных массивные досье на собственных поставщиков и потребителей. Они повышают собственную конкурентоспособность, открывают принципиально новые рынки, координируют точность поставок, превращают потребителей в конечных пользователей и заваливают все вокруг продающимися на ура блобджектами. «Информация» изменилась потому, что ее заставили служить экономике. Элементарные умные вещицы, когда-то считавшиеся почти недосягаемыми, теперь можно запатентовать, сохранить и размножить, превратить в файлы и алгоритмы, поместить на диски и прокрутить в Сети.
И не только Остин превратился из сонного студенческого городка в кузницу web-сайтов и программного обеспечения. Точно такая же участь постигла и его родных братьев, американские города Беркли, Барлингтон, Шарлотта, Чаттануга, Мэдисон, Портленд, Ралей и Сан-Диего. Эти когда-то скромные местечки были студенческими городками и резиденциями губернаторов. Колледжи – это доиндустриальные институты, сделавшие своим бизнесом публичное изрыгание информации. Государство разводит клерков всех мастей и информационные центры, поскольку государство само источник разной статистики и досье. Колледжи и государство позволяли грамотным выживать, но компьютерные сети превратили грамотных в компьютерно-грамотных, а это сделало из них постиндустриальных умников. Так что местечки, прежде идеально подходившие для изолированных от жизни писателей, теперь идеально подходят для гуру UNIX.
А теперь давайте я объясню вам, как создают и продают информационные товары. Если вы хотите стать магнатом XXI века, это знание вам жизненно необходимо. Если же вы просто неглупый человек с творческими наклонностями, которому коммерция в любом виде надоела до смерти, моя инструкция не даст вам полностью деморализоваться и зайти в тупик, когда до вас неожиданно дойдет, что вы каким-то образом страшно обогащаете совершенно посторонних людей.