Я родился в 1954 году и в течение первых тридцати пяти лет своей жизни постоянно готов к реальной возможности моментального тотального конца всему. В предшествующий исторический период, холодную войну, мы любили называть подобную перспективу «гарантированным взаимным уничтожением».
Поколение последней belle epoque – счастливчики, повзрослевшие после окончания холодной войны, которые гораздо лучше понимают теологическую жесткость нового времени. Но все же они часто забывают о действительно зловещей атмосфере, которая царила в 1945–1989 годы. В те дни напыщенных речей раздутые, прекрасно организованные правительства были готовы ответить политическим или экономическим оппонентам, поджарив всех оптом.
Атомный Армагеддон был неотъемлемым аспектом ограниченности мышления холодной войны. Армагеддон служил мысленным выходом из более острых проблем того времени: он стал своего рода молитвой. Люди наслаждались будничной перспективой неизбежного массового уничтожения, возбуждающим чувством, что в один прекрасный момент все, кого они знают, и всё, что они любят, может быть сожжено. Ожидание внезапной тотальной гибели в огне давало людям холодной войны ощущение сплоченности и солидарности. Это имело необыкновенный мифический резонанс. Эта мифология питала многие виды деятельности и настроения времен холодной войны, которые в ретроспективе кажутся наиболее эксцентричными и странными. Гонку в космосе, например. Повсеместное увлечение галлюциногенами. Отчаянную радость, которую находили во всем доступном: поп-арте, скандалах, бумажных платьицах и надувных креслах.
Все эти атомные технологии были унаследованы – они двигались вниз по течению потока истории. Хотя их количество сократилось со времен пика их развития в 1986 году, по-прежнему существуют тысячи атомных бомб, задравших носы, отполированных и готовых к пуску. Остались мрачные подозрения, что бомбы в плоских чемоданчиках могут быть взорваны какими-нибудь маньяками. Но Бомбы больше нет. Миф развеялся, потому что отношение общества, когда-то поддерживавшего искреннюю убежденность в святой смерти, изменилось. Бомба стала чем-то низкосортным. Она больше не имеет веса во властных коридорах планеты и вынуждена спрятаться на замусоренном, подержанном пейзаже Нового мирового беспорядка. Вероятность подвергнуться настоящей, реальной атомной бомбардировке сейчас значительно выше, чем во времена холодной войны. Бомбу или даже с полдюжины бомб можно запросто извлечь из шляпы. После 1945 года через каждые пять лет или около того новое государство училось делать эти бомбы, начиная от доблестных сверхдержав и заканчивая такими мрачными отсталыми режимами, как Северная Корея. Но реальная физически «гибель богов» уже не соблазняет.
Во время и после уничтожения Хиросимы и Нагасаки ядерный взрыв был действительно жестом, с которым считались. В конце концов он решил проблему окончания Второй мировой войны. Впоследствии он сыграл значительную роль и в замораживании государственных границ. Однако в XXI веке атомная бомба ничего не решает. Если вы живете в пугливой, беспокойной стране, например в Пакистане, обладание атомными бомбами сделает более, а не менее вероятным вторжение в вашу страну и ее покорение. Бомбу в наши дни лучше всего воспринимать как «геноцид в консервной банке».
В результате региональной ядерной войны, скажем между Индией и Пакистаном или Ираком и Израилем, погибнут многие миллионы людей. Она, возможно, уже произойдет, когда эта книга выйдет из печати. Это сулит значительные перемены, замену спокойно протекающей belle epoque новой мрачной эрой фарисейского возмездия в духе Нюрнберга. Но не будет ни «гарантированного взаимного уничтожения», ни «окончательного решения». Будет лишь очень грязная война с очень печальными осложнениями, а когда дым рассеется, – а это в конце концов обязательно случается с дымом, – авторы этих зверств будут, скорее всего, уже повешены собственными народами.
То же самое относится и к биологическому и химическому оружию, полубогам того же мифа, лишь с операционной системой подешевле. Микробам и газам всегда не хватало мифического ореола атома, потому что они так дешевы и просты в изготовлении. Некоторые горят желанием производить и применять это оружие, как продемонстрировали поклонники культа Аум Синрикё, когда рассыпали сибирскую язву и отравляли станции токийского метро зарином.
Геноцид, однако, – это не государственный переворот. У секты Аум Синрикё нет никаких шансов прийти к власти в Японии. И не только потому, что все ее члены были сумасшедшими, им просто было недостаточно людей для управления страной.
Применение биологического и химического оружия вполне может быть осуществлено в мрачной, отравленной слежкой разведки стране, где по-деловому втянут носом отравленный воздух и профессионально отдраят все поверхности швабрами с хлопчатобумажными тряпками. Но какую пользу извлекут из этого злоумышленники? Отдельные люди могут отправиться на поклон к рэкетирам, так как знают гангстеров лично. Но организованному государству будет трудно торговаться с законспирированной бандой коварных отравителей. Проблема лежит гораздо глубже понятий о национальной гордости и государственном престиже – не существует надежных способов подтверждения опасений. Невозможно понять, кому платить. Невидимые люди не могут гарантировать окончания конфликта. Местная мафия может и хочет безжалостно уничтожать соперничающие группировки, однако участники «газового» международного сговора не смогут защитить собственную территорию. Не имея ни законов, ни кодексов, ни традиций, ни законодательной процедуры, они не могут реально управлять даже собственными членами. Таким образом, подпольные организации весьма ненадежные партнеры в переговорах. Они способны на грубейшие акты насилия, но у них нет средств и возможностей последовательно добиваться своих целей.
Эпидемии по своей природе – очень ненадежное оружие, так как моментально распространяются на обе враждующие стороны. Каково условие победы в войне заразных болезней? Чума, возможно, является, а может быть, и нет «худшей из бомб человечества», но она, несомненно, худшая судьба для человека. Страны с организованными правительствами и системой общественного здравоохранения последними, а не первыми падут под напором бактерий и вирусов.
Худшей гримасой планов массового уничтожения является фактор сопричастности. Гранд Гиньоль оставляет страшные моральные шрамы, но что во втором акте? Нужна действительно фантастическая самонадеянность, чтобы решить, что ваши соратники являются единственными людьми, способными использовать это ужасающее оружие. Если этот вид «оружия» будет применен хоть раз, обязательно найдутся желающие это повторить. Удачный шантаж гарантирует продолжение. Вскоре возникнут новые террористические организации, также вооруженные газами и микробами. Их цель почти наверняка будет прямо противоположна целям первых террористов, уж очень сильно они будут на них злы, и они не захотят на публике ударить в грязь лицом.
Если начнется всеобщая хаотичная бойня, она закончится там, где острее всего в мире ощущаются разрушительные силы, – внутри беспорядка. Эпидемии не принесут особой пользы в шантаже богатых, здоровых стран. Больше смысла использовать заразу для разрушения бедных, уязвимых стран, чтобы сделать их неуправляемыми. Честно заработанная репутация постоянно нездоровых стран создаст выгодную зловещую завесу. Эпидемия удержит от вмешательства назойливые международные силы охраны правопорядка, наряду с докучливыми деятелями из благотворительных организаций и прочих глобалистов. Потом, в зараженных областях можно выращивать наркозелье, экспортируя эту заразу жаждущим потребителям всего мира. Подобный подход должен принести большие деньги.
Некоторые сторонники теории «асимметричной войны» утверждают, что по мере развития человеческого знания все меньшие и меньшие группы смогут получать и использовать все более и более страшное оружие. По логике мы неизбежно придем к выводу, что один башковитый парень в своем подвале сможет уничтожить весь мир. И такова наша участь. Достаточно разумные, чтобы сжигать все по прихоти, мы, люди, никогда не задумываемся о создании пожарной команды.