Очевидно, что искать середину между расширением и сокращением, между ростом вовне и вовнутрь – это бессмысленное дело. Но эта бессмысленность есть прием, посредством которого отрицается возможность прогресса и развития вообще. Они обессмысливаются. Ведь середина между расширением и сокращением чего-либо – это покоящееся состояние, оно остается таким, каким было.
Поверхностное понимание истории в понятиях «больше» – «меньше» давно преодолено в обществознании [32].
У нас функцию объяснить «посткоммунистическое» развитие России с позиций модернизма и постмодернизма взяли на себя несколько авторов (А. С. Ахиезер,
В. В. Козловский и др.), в том числе В. Г. Федотова из Института философии РАН. В своей книге «Модернизация “другой” Европы» она поставила целью дать «подробный анализ модернизационной (неомодернизационной) и постмодернизационной перспективы и представить контуры теории посткоммунистического развития» [33]. Книга начинается с модернистского дискурса о судьбах России в зеркале методологии. Им оказывается не зеркало П. Глобы, выводящего эти судьбы из расположения звезд (звездного контекста), а из двух посылок модернистски трактуемой социологии знания: из степени самоочевидности того или иного типа знания (обозначающего) и из социального контекста типа знания.
Самоочевидным, по ее мнению, для России типом знания является не социальнотеоритическое и не социально-технологическое, а мировоззренческое (идеологическое) знание. Это вроде бы самоочевидно, ибо первые студенты, посланные Борисом Годуновым за рубеж, проявили исключительный интерес к алхимии и к астрологии. Но это говорит, скажем мы, лишь о том, что в России не было алхимии и астрологии, и следовательно, не столь очевиден мировоззренческий тип знания применительно к России, если она не знала ни алхимии, ни астрологии, а на Западе они в то время процветали.
Типом знания обуславливается и социальный контекст. Россия может быть «обозначена как место (социальный контекст), отличающееся предпочтением особого типа социального знания», т. е. преобладанием мировоззренческого знания над научным. Соответственно, подход к проблеме модернизации общества должен быть, согласно автору, культурологически-цивилизационным, а не материально-цивилизационным. Это значит, что социальные сдвиги ею рассматриваются как следствие культурных и цивилизационных обстоятельств и главными из них – духовными процессами, т. е. она не скрывает свою приверженность субъективному методу, заявляя, что руководствуется посылкой о главенстве культуры, духовного контекста.
Что касается методологического подхода к выявлению путей развития России (термин «развитие» применяется исключительно в модернистской трактовке), то здесь речь идет не об обосновании особенного, но действительного пути развития, что требовала классическая методология, а о ракурсах интерпретации, понимания этих путей. Эти ракурсы интерпретации не должны быть онтологизированы, т. е. не должны быть представлены как реально возможные, они лишь точки зрения, не имеющие подтверждения. Спор о том единственном пути, который потом подтверждается историей, объявляется бессмысленным (как будто путь никогда не бывает единственным), тогда как на самом деле бессмысленным является совмещение ракурсов интерпретации, если исследователь не выявляет тот реальный путь, по которому пойдет Россия.
Не имеет смысла их совмещение еще в одном ракурсе интерпретации – по типу развития, не знающего ни феодального, ни капиталистического, ни социалистического типа развития. При таком ракурсе интерпретации развитие стран уподобляется соревнующимся на лодках спортсменам. Россия оказывается во втором эшелоне в качестве «второй» Европы, побуждаемой внешним «вызовом» Запада. Она не имела и не имеет внутренних источников развития, не обладает органичностью, собственными потребностями и исторической судьбой, ее механизмы развития мобилизационные, характер развития – догоняющий, темпы – медленные. Как будто не было социалистического развития России (СССР), ошеломляющего всех своей инновационностью, небывалыми темпами, своими внутренними источниками развития. Как будто нет нынешнего Китая, Вьетнама, поражающих всех своим развитием на основе движения к социализму. Как будто падение в своем развитии нынешней России не объясняется тем, что она сошла с рельсов социализма и повернулась к Западу, хочет стать «другой» Европой, на пути к которой, т. е. к капитализму, она может превратиться только в колонию первой Европы. Автор без кого-нибудь доказательства утверждает, что именно путь России к «другой» Европе – это ее настоящий путь, который является позднеевропейским социальным развитием [34]. На самом деле автор повторяет западный модернистский тезис о западном обществе как о первом мире, т. е. о современном мире, а об остальных – как о втором и третьем мирах.