– Ты так много знаешь о мире людей, но не знаешь про телефоны? – упрекнула я.
– Я знаю не всё, никто не знает всё, – скривился кот. – К тому же, давно не бывал в вашем мире. Но это не главное. А главное то, что ты оказалась слишком чувствительной к тонким материям. Необычайно чувствительной. Обычно души студентов от похищения защищает магия Академии, но ты – особый случай.
– Погоди, а тогда, на кладбище, когда статуя ожила – это тоже было астральным путешествием?
– Да, – признал пушистый. – Только цели были разными. Тебе нужно кое–что узнать, Мира, – кот низко опустил бело–рыжую мордочку, и заговорил, прикрыв глаз. – Даже не знаю, с чего начать. В общем… Я… Я знал твою мать.
– Что? – в первое мгновение показалось, будто я неправильно его расслышала. – В каком смысле «знал»?
– Это я нашел её, – печально вздохнул кот и в этой затаенной грусти послышалось отголосок веков, сквозь которые он пронес свои воспоминания. – Умирающей, истекающей кровью из раны, окропляющей слезами тела погибших сестер.
– Ты? – начала я и задохнулась от переизбытка эмоций.
– Я, – покорно махнул пушистой макушкой кот, которую украшали тигриные полоски. – Я и Наганашиквэ, тот эльф, с которым мы встретились на базаре.
– И который очень заинтересовал Сатуса, – пробормотала я, рассматривая Сократа с чувством, будто вижу его впервые.
– Еще бы, его проницательность не могла не вызвать у демонов вопросов, – согласился Сократ.
– Разве не все эльфы такие? – я вспомнила Тату, чья светлая улыбка вызывала желание улыбаться в ответ, и не только ей, а вообще всем.
– Не настолько, – хмыкнул кот, словно понял движение моих мыслей. – Да, они могут рассмотреть тьму или свет в твоей душе, но распознать спустя века во внешне ничем не примечательной девчонке эмпузу сможет только тот, кто встречался с одной из них лично.
– И? – я напряженно покусала губы. – Что же случилось? С мамой? И с тобой? Со всеми вами?
– Это произошло в начале третьего цикла, когда холод и снег уже начали терять свою силу, уступая место надвигающемуся теплу, которое должно было прогреть землю и реки, вернуть к жизни деревья и обеспечить урожайность полей. Мы с Наганашиквэ отправились к храму Богини–Матери, чтобы зажечь от священного алтаря лампады, а после принести их в наше селение. Зажжённый сестрами огонь дарил благословение, а потому раз в четыре цикла двое мужчин из Туманных эльфов отправлялись за ним к храму.
– Так ты, – я постаралась не измениться в лице, – эльф?
Сократ с затаенной тоской уставился куда–то вдаль и тихо прошептал:
– Был когда–то. Очень давно. Так давно, что уже и сам с трудом могу вспомнить.
– Как ты стал… таким? – трудно было представить, что мой упитанный питомец, знакомство с которым началось с перепалки, а закончилось обедом под бодрых хруст рыбных косточек на кошачьих зубах… мужчина. Такой же мужчина, как папа, Тим и, чего уж греха таить, Сатус. И его я тискала, прижимая к груди?
– Наказание, – проронил кот, становясь еще более отстраненным, будто погружаясь в воспоминания, к которым долгое время старался не возвращаться.
– Суровое наказание, – осторожно оценила я. – Соизмеримое с преступлением?
– Они думают, что да, – прерывисто вздохнул кот. – Но сейчас это уже не важно, потому что пути назад нет. И мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне, а чтобы говорить о тебе. О твоей маме.
– Ты остановился на вылазке за огнем, – напомнила я, не став настаивать.
– Да, да, – кот потерянно покивал, все еще размышляя о прошлом, а после обстоятельно начал:
– Горные тропы знали, что мы идем с чистыми помыслами и сами нас вели, поэтому дорога была достаточно легкой. В пути мы несколько раз останавливались, разбивая лагерь на ночь, чтобы перекусить и вздремнуть, а на заре отправлялись дальше. На исходе третьей луны мы увидели храм, у подножия которого клубились белые облака, окутывая величественное строение дымкой утреннего тумана и создавая ощущение, словно святилище парит в небе. Солнце было еще не высоко, но уже ощутимо пригревало. Стояла такая непоколебимая тишина, что в какой–то момент мне показалось, будто со мной разговаривает мое собственное сердце. А потом я услышал стон и рваный, надрывный всхлип. Мы с Квэ не раздумывая, хотя и стоило, бросились вперед, побросав лампады, которые трепетно берегли на протяжении всего восхождения. Когда приблизились вплотную, облачная пелена расступилась, и мы увидели окровавленные ступени. И мертвые тела. Много тел. Все молодые женщины, все прекрасные, прекраснее, чем их описывала молва, все в белых ритуальных одеждах с золотыми нитями, вплетенными в длинные распущенные волосы. И все лежащие неподвижно, уже навеки скованные смертью. Лишь одна девушка продолжала слабо шевелиться. Пытаясь подняться, она зажимала рану в груди, из которой сочилась кровь. Это была твоя мама. Тогда, на кладбище, я сразу тебя узнал, потому что вы невероятно похожи. Одного взгляда в твои глаза, на твое лицо, было достаточно, чтобы понять, кто передо мной.