Стянув с кровати одеяло, я накинула его на плечи и, медленно ступая босыми ногами по полу, сколоченному из необструганных, а потому неприятно шершавых на ощупь деревянных досок, направилась к двери, попутно пытаясь понять, куда делись Сократ и Милена.
Створка покачивалась и поскрипывала на ветру, гоняя по дому неприятные струи холодного, вызывающего дрожь воздуха. Но ни рядом с ней, ни за ней никого не было. Выглянув на улицу, я увидела лишь скупую тьму вокруг и, быстренько захлопнув дверь, вернулась обратно в дом.
В неприятно пустой дом.
Ощущение чего-то неправильного не проходило, донимая с каждой минутой все сильнее. Я уже решила вернуться в постель и, не смыкая глаз, дождаться рассвета в ворохе одеял и подушек, имитирующих хотя бы минимальную безопасность, как до слуха донесся какой-то звук.
Он был слабым, с трудом уловимым и напоминал шипение радиопомех. Так, словно кто-то пытался настроить старый транзисторный приемник. Откуда в этой реальности, где коты разговаривают, а женщины носят воду в коромысле мог взяться приемник, об особенностях работы которого мне было известно лишь потому, что мой отец когда-то коллекционировал по его словам винтажную, а по моему мнению просто старую технику, я понятия не имела.
Тряхнув головой, вновь прислушалась. Звук не пропал.
Крепко закрыла уши и даже зажмурилась. Открыла – шипение продолжалось. Единственное, что изменилось – оно нарастало. Становилось громче, сильнее, яростнее, злее. Теперь в этом шипении мне слышалось что-то мистическое, что-то, что вызывало слабость в коленках. По идее, такой трусихе как я следовало бы усесться в уголке и, ничего не трогая, дождаться хозяйку. Но любопытство вдруг оказалось сильнее страха. А потому я двинулась на звук.
Он шел из-за той неприметной двери, про которую Милена накануне вечером, расправляя перед кроватью ширму, сказала мне даже близко к ней не приближаться. Дверь эта находилась в самом дальнем углу дома, практически сливаясь со стеной и выглядя прозаичнее входа в кладовую. И все время, что я пробыла в Межмирье, она оставалась закрытой, ни разу туда никто не заходил и оттуда никто не выходил. Наверняка, мне стоило послушать Милену и никуда не лезть, но меня словно канатом потащило именно к указанной двери. Взявшись за ручку, выполненную в виде изогнутой и расправившей капюшон кобры, я потянула её на себя, и створка легко поддалась. Раздался тихий, едва слышимый скрип и моему взгляду предстало нечто, совершенно неожиданное.
Широкая городская улица, погруженная в ночное безмолвие.
Расставленные по бокам от проезжей части редкие фонари с трудом рассеивали темноту просачивающимся сквозь толстые стекла в металлических светильниках мутным желтым светом. По правую и по левую стороны от мощенной камнем дороги высились четырёхэтажные кирпичные дома, глядящие на мир маленькими узкими прямоугольными окнами, расположенными едва ли не через каждые полметра. Дополняли их железные балконы, выстроенные в несколько вертикальных рядов и соединенные между собой пожарными лестницами, выведенными тут же, на фасад. Последний пролет лестницы заканчивался высоко над землей и, в случае возникновения необходимости воспользоваться запасным выходом, предполагал наличие определенных акробатических навыков.
Пока я рассматривала местную архитектуру, в которой угадывался свойственный американским городам начала XX века стиль арт-деко и которая выглядела весьма экзотично с учетом того, что сама я оставалась стоять на пороге лесного домика колдуньи с трехсотлетним питомцем, послышался шум железной дороги. Откуда-то сбоку, тяжело и со свистом, приближался поезд по загудевшим от напряжения рельсам.
– Мира, – вдруг простонали совсем близко. И в этом стоне я узнала характерное протяжное «мрррр». Так моё имя произносил только один…
Один кот.
– Сократ! – вскрикнула я, поняв, что то маленькое темное пятно под ближайшим к порогу фонарем, было совсем не лужей, как мне сперва показалось.
Пробежав несколько метров, я рухнула на колени рядом с лежащим на боку котом. И сразу стало понятно – Сократ ранен. Кот дышал тяжело и рвано. Шерсть на пушистом боку была измазана кровью. В нескольких местах отчетливо просматривались куски вспоротой кожи. Рана выглядело жутко и навевала мысли о том, что жить болтливому созданию осталось недолго.
– Сократ, – мои руки невольно потянулись к его ране, но я тут же отдернула их, побоявшись сделать еще хуже. – Сократ, миленький, ты только не умирай, ладно? Пожалуйста, не умирай!
– Помоги, – с трудом выдохнул кот.
– Что мне делать? – тут же отреагировала я с нотками зарождающегося отчаяния в голосе.