– Нет, – честно ответил Сократ. – Колдуньи не болеют человеческими болезнями.
– Вот именно, – горько усмехнулась я. – А моя мама болела. Долго и тяжело. Так что не надо мне тут строить теории и выдвигать безумные версии, потому что всё это – чушь, которая к моему самому близкому человеку не имеет никакого отношения.
– Как твоя мама вела себя во время болезни? – продолжал допытываться неугомонный кот. – Она вела себя странно?
– У неё в голове была опухоль, – скрежеща зубами от раздражения, проговорила я. – Как ты думаешь, в таких ситуациях люди ведут себя странно или нет?
– Я не знаю, – склонил кот голову на бок. – Я никогда не был человеком. И у меня не большой опыт общения с…ними.
Я вздохнула, потрясла запястьями, пытаясь успокоиться и все же ответила:
– Я практически не помню то время. И плохо помню маму, но, по рассказам её подруги, она падала в обмороки. Бывало отключалась просто в секунду, даже не успевая предупредить, что ей плохо. Также у мамы часто случались провалы в памяти. Она могла идти из одной комнаты в другую, чтобы что-то сделать, но приходя, забывала, зачем пришла. Со временем ситуация ухудшалась все сильнее. Она начала забывать называния продуктов, предметов быта, имена друзей и родственников. Незадолго до смерти она уже никого не узнавала, даже меня.
– Ты знакома с родственниками своей мамы? Или с кем-то из её прошлой жизни? С кем-то, кто знал её еще до того, как она уехала учиться?
Я шмыгнула носом, чувствуя себя так же, как и всегда, когда речь заходит о маме. Разбито, удушливо и слезливо.
– Нет, папа говорил, что она не любила ездить в родные края. Утверждала, что там социальное болото, из которого есть только два пути – либо спиться, либо смыться. Это моя формулировка, не её, мама выражалась куда изящнее, чем я. Но родных её я тоже не знаю. Маму вырастила бабушка, которая умерла, когда мама училась на втором курсе. А больше никого не осталось, по крайней мере, мне о других членах нашей скромной семьи ничего не известно, – выпалила я на одном дыхании. – Сократ, к чему все эти вопросы?
Сократ махнул по земле хвостом, подняв и разметав в разные стороны земляную пыль.
– То, что ты описала, как симптомы болезни напоминает…
– Скажешь, «маразм», завяжу тебе хвост узлом, – сурово предупредила я.
– Я не знаю, что такое маразм, – повел усами кот, – но зато я знаю, что такое проклятье. Не делай такое лицо, Мира, в этом мире проклятья – это реальность. На самом деле, проклятий существует огромное количество и большинство из них страшные. Они приводят к ужасающим последствиям не только тех, кого проклинают, но и тех, кто проклинает. То есть, инициаторов проклятья. Проклятья очень действенны, но мало кто на них решается, потому что они требуют огромных энергетических затрат и очень часто сопровождаются откатом, то есть, бьют по проклинающему.
Я кивала в так его словам, делая вид, что понимаю, но на самом деле ничего для меня все сказанное им было просто потоком звуков.
– Мне-то это зачем знать? – деланно спохватилась я.
– Ну, во-первых, никакая информация не бывает лишней, – с едким нравоучением заметил кот. – Во-вторых, тебе все равно придется изучать это в Академии. А в-третьих, ты должна выяснить, что на самом деле случилось с твоей мамой.
– Ладно, хорошо, допустим, ты прав, и со мной действительно что-то не так, – в капитулирующем жесте подняла я руки. – Но почему ты предполагаешь, что это «не так» досталось мне от матери? Почему не от отца? Папа у меня жив и ему есть возможность позадавать вопросы.
– Нет, – решительно отмел эту версию Сократ. – По мужской линии передается только некромантия и магия стихий.
– Может, я некромант.
– Если бы ты была необученным некромантом, то сюда еще ночью явилась бы целая толпа неупокоенной нежити со всей округи, – уверенно выдал Сократ.
Я удивленно приподняла бровь.
– На месте, где стоит застава, во времена Великой Десятилетней войны шли кровопролитные бои. Многие убитые так и не были погребены в соответствии с традициями, их тела вобрала в себя земля. Так что, по сути, мы с тобой стоим на территории большого кладбища.