— Точно не знаем. Вот съездим в Лазурный к бате, к сестрам.
— Ох, и хлопот!
— Как же по-другому, дело-то большое.
— Дело огромное, — Митя усмехнулся. — Серьезный ты парень, Федя.
— Да. Я серьезный.
— Артур ничего не передавал?
— Нет. Только спросил, где ты.
— Жаль. У него что-то интересное — просто так он не навестит.
Они опять прошли через котельный, отвечая на поздравления, свернули за котлы, где когда-то Митя с Васей Елкиным ставили лампочки. Все оборудование работало четко. На монтерском Василий Иванович, побритый, подстриженный, в галстуке, слушал за столом радио. Вася читал инструкции и зевал.
— Тихо? — спросил Вася.
— Порядок, — ответил Федор.
— Полный порядок, — добавил Митя, — можно звонить Вахрушеву — докладывать, как смена идет.
— Доложим, — буркнул Василий Иванович, — торопиться-то зачем, если смена идет чередом.
Солнечный луч дотянулся до питательной площадки и теперь светил в стекла монтерского пункта.
Митя прошел от стены до стены, потрогал тисы, включил и выключил вентилятор. Он раздумывал и, решившись, подошел к телефону, набрал номер редакции.
— Мне дежурную. Дежурный? — протянул он разочарованно, слыша мужской голос. — Нет, никого и ничего. Я звонил не вам.
После ссоры он впервые позвонил ей. Он старался жить так, как привык без нее, но все стало нудным, пустым: девчонки, шутки, танцы. Чем же занять-то себя?
— Слушай, Василий. В техникуме подготовительные открываются?
Федор, Василий Иванович и Вася Елкин посмотрели на него.
— Открываются, — сказал Вася Елкин.
— Вечерами, понимаешь, зевать я стал. Я бы пошел. Узнай.
Вася кивнул, не стал расспрашивать.
— Какой еще монтер-то будет! — сказал Василий Иванович. — Помяните мое слово. Расторопный. А если учиться начнет, за четыре года в техники вымахает. Растет молодежь!
— Если хотите меня поощрить всякими словами, то напрасно. Я еще ничего решительно не решил. Спрашиваю только.
— Так что? Узнавать про курсы?
— Узнавай, Вася.
«З-з-з-нь!» — пробудился телефон.
— Просим обесточить моторы первой очереди углеподачи, — сказали в трубку.
— Ладно, сделаем, — ответил Василий Иванович. — Митя, сходи.
Митя взял резиновые перчатки.
— Мигом, жуть дело.
По радио передавали марши. Праздник бушевал, как море, а на станции, как и положено на флагмане, люди стояли на вахте.
Заводы продолжали плавить металл и выпускать машины — страна требовала электрическую энергию. Промышленная эскадра полным ходом шла вперед.
СМЕРТЬ ОТКОСОВА
Наступила зима. Снег хрустел под ногами, осыпался с деревьев. Небо, белесое, тяжелое, задевало иглы громоотводов. Ребятишки гоняли шайбу по истоптанным аллеям сквера. Мастер Откосов поглядел на ребят, поднял воротник шубы. «Мы не так играли, — подумал он, — и забавы у нас другие были». Ему стало холодно, спину знобило. Он почувствовал себя старым, даже дряхлым, точно прожил вдвое больше.
…Сегодня его с работы вызывали в школу. Пришел туда в хорошем настроении. Топая по широким лестницам, здоровался с учениками. Он знал всех — их родители работают на ГРЭС. Знакомые носы, глаза.
В кабинете завуч сказала:
— Знаете, неприятность: ваш сын ведет себя недостойно. Вчера его разбирали на комсомольском собрании.
Откосов наклонился вперед, ладонями уперся в стол, сердце неровно стучало.
— За что?
— Он вам не сказал? За воровство.
Николай Васильевич сразу успокоился. Даже смешно стало. «Шутит. Весело начинает разговор».
— Этим занимался родительский комитет. И школе все известно точно. Артур с другом поздно ночью нагрузили школьным металлоломом чужую машину. Правда, через несколько дней они собрали такое же количество металлолома, но нам известно, что украденный в школе металлолом они сдали на склад ЖКО цинкового завода, чтобы приобрести в обмен старые ванны.
Стены кабинета, покрашенные белилами, напоминали снег в сумерках. На высокой женщине была теплая красная кофта. Мастер слушал внимательно, но видел только яркое пятно на белом фоне.
— Сын ваш становится стяжателем. Он ремонтирует приемники. Ему зачем-то нужны деньги. Вы про это знаете? Ремонтирует и берет так называемый «калым». Члены родительского комитета сигнализируют.
Родительский комитет… Это же сварщик Жиганов, жена Павла Павловича, инженер Ищенко, машинист Костров — свои. Срам!
— Я все знаю, — глухо сказал Николай Васильевич, с трудом различая лицо завуча. — Он собирается на юг. Я от него деньги не прячу, но не хочу, чтобы здоровый парень ехал к морю, лежал на песке и смотрел там на голых этих… Он умный парень, пусть в институт поступает. Я так думаю. А он, видно, сам решил копейку собрать. Но вы не беспокойтесь.