Артур замахал руками:
— Не надо, не надо! Сейчас ты скажешь, что гидрозолоудаление внедрили у вас, что золоуловители придумали у вас, что топки Кригера впервые поставили у вас… Все это я слышал, но есть атомная станция, есть Ургун!
— Ургун! И тебе Ургун нужен. А знаешь, что кадры там с нашей ГРЭС? Директор — наш! Начальник электроцеха — наш! Мы были первыми. Пойми, сынок.
— Пойми, запомни и гордись! — засмеялся Артур. И без паузы заговорил совсем о другом. — Батя, а ты кого пригласишь? Все-таки мне семнадцать лет — дата.
— Да! — Николай Васильевич вздохнул: ему в семнадцать лет никто не устраивал дня рождения. И в восемнадцать, и в двадцать пять. Мастер завидовал сыну. — Кого позову, сынок? Вахрушева… Ну, еще кого-нибудь.
— А я, — с подъемом продолжал Артур, — шесть парней из нашего класса и девять девчат.
— Девчонок с излишком! — хитро прищурился отец.
— Ну, их всегда должно быть несколько больше…
Николай Васильевич направился в кухню. Там, попивая горячий чай из тяжелой фаянсовой кружки, рассуждал сам с собой о сыне: «Откуда что берется? Я в его годы только и знал, что тачку толкать… А он!» Откосов чувствовал, что начинает вроде бы стесняться сына. Сын становился непонятным. «Щи варит лучше меня, английские книжки читает. Марочные вина пьет. Пьяным его не видел, а знает же о таких винах откуда-то! Материн комод ему мешает. Торшер давай в комнату. И станция плоха. Не тот масштаб! Нет, ты сперва научись тут работать. Узнай рабочие традиции, рабочую хватку перейми. А потом на Ургун. Эх, десятиклассники, грамотные очень! Ну-ну, поглядим. — Настроение у Откосова стало благодушным. — Поглядим, а теперь спать пора».
— Артур, пока не забыл! — крикнул он. — Завтра вечером я занят. Приготовишь ужин и еще… Мне тут должен позвонить парень — Дмитрий Лазнов… Скажешь, что я, конечно, не передумал. Пусть он приходит в отдел кадров.
— Ладно! — ответил Артур. — Иди спать. А я на кухне почитаю еще.
— Добро! — отозвался мастер. — Так не забудь о Лазнове, а то в цех он может не дозвониться.
ТРЕТИЙ ЖИЛЕЦ
Ночью Федора разбудил взволнованный шепот.
Осторожно повернувшись от стены, он открыл глаза, чувствуя, как неуютно в незнакомой комнате. Тени были не спокойны. За окнами шумел в деревьях ветер.
— Рита, останься. — Мужской шепот был едва разборчив.
— Смешной, тише…
— Да не бойся. Он спит.
Федор сдерживал дыхание. Стало жарко, сердце заколотилось.
По седым стенам не уставая плыли тени. Где-то в небе мимо луны пробегали легкие тучки. Федор медленно отвернулся к стене и зажмурил глаза. Не было желания подсматривать чужие ласки — даже так не хотел изменять своей Валентинке.
Дверь чуть скрипнула.
— Не обижайся… Я ухожу. Спокойной ночи…
Федор вздохнул облегченно. Услышал, как зло и торопливо чиркает спичками сосед, стараясь закурить. Федор открыл глаза, повернулся на спину и долго лежал так, вдыхая аромат крепкой сигареты. Потом кашлянул, сел на постели, протянул руку к пиджаку. Ему тоже захотелось затянуться горячим дымом.
— Ты… давно здесь? — услышал он.
Федор помолчал, разминая папиросу, зажег спичку.
— Что я, сам вселился? Комендант послал.
Другим, более приветливым голосом, сосед спросил:
— Что рано лег? Мы с женой пришли из гостей и… сюрприз!
— Устал. Из института приехал и лег…
— Ну, ладно. Давай спать… Как хоть тебя зовут, сюрприз?
— Федором.
— А я — Илья!
Ильи не стало слышно. И Федор словно опять остался в комнате один. Прислушиваясь к редким шагам в коридоре, к шуму тополиных веток за окном, лежал, думал. «Давно не встречались с Валентинкой. У нее дел по горло. А мне и вовсе некогда — лекции, практические… И в цехе надо сдавать минимум на рабочее место. Схем столько. Разберись. Может, правы были сестры: пойти бы в техникум? Институт тяжеловато осилить. — И улыбнулся себе, наблюдая, как ярко вспыхивает лунный свет на никелированной спинке. — Вообще-то всегда было тяжело. Десятый класс как кончал? В армии, заочно. Занимался после службы, когда все спали. Вытерпел. Только похудел тогда».
Вспомнилось Федору, как весной этого года, демобилизованный до срока из саперных войск, вернулся он на рудник в поселок Лазурный. По-вечернему от земли пахло теплой влагой и первой зеленой травой. Солнце катилось за степной горизонт. На жарком диске обозначилась темная линия далекого, днем не видимого бора. Склоны песчаного отвала — в тенях, острый гребень — в закатных отсветах.