Но для начала Факсу нужно было запечатлеть на пленке чего необычное. Снять то, что до него еще ни кто не снимал, и этим удивить весь мир.
Из технических средств у режиссера имелось для этого одно серьезное новшество – специально обученная ручная ворона. Эту птицу Факс купил по случаю на птичьем рынке. Вообще-то он хотел купить попугая, но попугаи стоили намного дороже, посему ему пришлось довольствоваться малым, – т.е. простой вороной. Которую он, после долгих раздумий и размышлений, назвал – «Наручницей» т.е. «научной ручной птицей». Ворона эта оказалась на редкость умным и смышленым созданием. Быстро сообразив, что ни кто ее бесплатно кормить не будет, она тут же принялась со всем усердием помогать режиссеру в его нелегком кинематографическом труде, взвалив на себя всю тяжелую и неквалифицированную работу. Мало того, что она таскала на себе всю осветительную аппаратуру, микрофоны, штативы и бобины с кинопленкой, так вдобавок ко всему, ей еще приходилось и за пивом для режиссера летать. Впрочем, иногда ей удавалось заниматься и творческой деятельностью. Время от времени, режиссер доверял ей озвучку некоторых сцен в своих фильмах. Особенно хорошо вороне удавались всевозможные скрипы, будь то скрип колеса или скрип несмазанных дверных петель.
Со временем режиссер стал доверять ей даже кинокамеру, когда нужно было запечатлеть какой-нибудь необычный кадр с высоты птичьего полета. А однажды, в фильме «Грачи прилетели», она на заднем плане сыграла даже роль грача – переростка.
В процессе совместного сосуществования с режиссером, ворона выучилась говорить одну фразу – «Бывает и хуже…», которой ей хватало на все случаи жизни.
Так, что с технической стороны проблем у Факса, как мы видим, не было. Проблемы были у него в другом, в частности – с написанием сценария фильма.
Просидев в глубоком раздумье пару часов, и ничего путного так и не придумав, Факс пришел к выводу, что не нужно ему ни чего придумывать, все и так придет к нему само собой. Ему нужно будет лишь снимать на пленку все, что не попадя, точнее все, что попадется под руку. Ну а потом, из отснятого материала, он и слепит уже все, что захочет. И успокоенный таким решением Факс благополучно уснул.
2.2.3.
Градус же все это время тоже не находил себе покоя. Сначала он долго бранил Гороха за его дурацкую нерешительность (не вслух, конечно же, а про себя), а потом и вовсе решил напиться, благо выпивки у него было предостаточно. В свое время, еще в супермаркете, он тайком ото всех наполнил двадцатилитровую канистру чистым 98-процентным медицинским спиртом. А чтобы солдаты ни чего не заподозрили, он тогда же написал на этой канистре – «Диоксидтринитрометилобутан». Это слово он сам выдумал, пока писал, и очень гордился этим. Так что выпивка у него была, с кем выпить тоже проблемы не было, но что-то все-таки мешало Градусу исполнить задуманное. Может быть, его нынешнее положение главного советника? За всю свою долгую и непростую жизнь он ни разу не видел, чтобы главные советники пили спирт из канистры с подчиненными, честно говоря, он и главных советников-то не видел ни разу. А может, Градус просто не захотел ронять себя в глазах окружающих? Как бы там ни было, канистра со спиртом пока оставалась нераспечатанной. И вот только Градус решил было махнуть на все рукой, и в первую очередь на самого себя, как из дальнего угла платформы вернулся Горох, и быстро привел всех и все в порядок.
– Я не понял, удивился царь, – что тут за бардак? Объявляю всеобщее построение! Через пять минут всем быть в полной боевой готовности. Мы выступаем!
Услыхав такое недвусмысленное приказание своего главнокомандующего, солдаты, тут же побросав карты, засуетились, забегали в разные стороны, в поисках своего оружия и иного снаряжения ежесекундно сталкиваясь при этом и мешая друг другу.
Проснувшись от стоявшей вокруг него невообразимой толкотни и неразберихи Факс, первым делом придал своему лицу задумчиво-озадаченное выражение, всем своим видом показывая, что он и не спал вовсе, а просто лежал и думал с закрытыми глазами. Потом заметив, что все вокруг него усердно чем-то занимаются, и боясь, как бы и его ни привлекли к каким-нибудь тяжелым физическим работам, режиссер схватил кинокамеру и принялся с самым серьезным видом разбирать и чистить ее. Хотя она и без того была в полном порядке.