В Москве меня ожидал еще один приятный сюрприз: вместе с Евгением Александровичем Гнединым — советским журналистом и дипломатом, работавшим под началом Бухарина в «Известиях» в 30-е гг. — Юрий приступил к колоссальной работе по переводу моей книги на русский язык. Е. Гнедин, скончавшийся в 1983 г. в возрасте 84 лет, был одним из самых мудрых, сострадательных, порядочных и щедрых людей, которых я когда-либо встречал в своей жизни. После своего ареста в 1939 г. он тоже провел долгие годы в сталинских лагерях и ссылке {6}. Когда почти через двадцать лет разлуки вдова и сын Бухарина наконец воссоединились и смогли вернуться в Москву, Гнедин отнесся к ним как к самым близким друзьям. В отличие от Юрия Евгений Александрович прекрасно знал английский язык, поэтому без его существенной помощи перевод вряд ли вообще был возможен. Поскольку переводчики работали над книгой по четвергам, они называли себя Е. и Ю. Четверговы. В конце 70-х гг. они передали мне семь законченных глав — остальные были переведены в Соединенных Штатах, — и в начале 80-х в небольшом издательстве «Стрэткона», связанном с издательством «Ардис» в Мичигане, вышло первое издание книги на русском языке. Второе издание было выпущено «Ардисом» в 1986 г.
Экземпляры русского издания стали распространяться в Москве и даже в других городах Советского Союза, что, возможно, послужило главной причиной неожиданной для меня проблемы, на решение которой ушло целых три года: с 1982 до середины 1985 г., несмотря на мои неоднократные обращения, советские власти отказывали мне в разрешении посетить СССР. Как сказал мне в Нью-Йорке один из советских официальных представителей, «они охотятся за Вашей книгой в Москве. С чего это они должны давать Вам разрешение?» Я был очень расстроен — терялась живая связь с советскими друзьями и с предметом моих научных исследований, — но не удивлен. Сложилась по-своему интересная ситуация: некоторые советские историки в частных разговорах выражали восхищение моей книгой, а в официальных публикациях в то же самое время отзывались о ней с презрением, если не сказать хуже, приводили ее в качестве примера «клеветнических опусов американских антикоммунистов» {7}. Более того, в 1979 г. на Московской международной книжной выставке-ярмарке был конфискован экземпляр этой книги, предназначенный для экспонирования. Поэтому когда сегодня американцы спрашивают меня, «изменилось ли что-нибудь» в Советском Союзе на деле с 1985 г., я иногда привожу им всего один небольшой пример — историю с моей книгой и выход данного русского издания таким большим тиражом, какого не знала ни одна страна.
Во время интервью со мной в газете «Московский комсомолец» один молодой советский журналист сказал: «Некоторые считают, что вы предсказали перестройку в СССР» {8}. Я бы не рискнул взять на себя такую ответственность. По моему убеждению, историки не должны пытаться предсказывать будущее; перед ними достаточно сложная задача — понять прошлое и настоящее страны. Вместе с тем верно и то, что для западных исследователей давно уже характерны два исторических подхода. По мнению подавляющего большинства из них (во всяком случае до 1985 г.), советская система в том виде, в каком она сформировалась при Сталине, никогда не сможет быть радикально изменена. Другое же направление, представленное явным меньшинством, к которому я принадлежу с самого начала своей исследовательской деятельности, считает, что Советский Союз подобно всем социально-экономическим системам не только претерпел значительные изменения в прошлом, но и с большой степенью вероятности будет изменяться в будущем. Лично я убежден в правоте такого подхода в силу своего понимания взаимосвязи между прошлым и настоящим, между историческим развитием и современной политикой. И хотя отдельные аспекты этой концепции проявляются и в данной работе, наиболее полно она отражена только в моей книге «Переосмысливая советский опыт», которую я написал в период 1976–1983 гг. и которая заканчивается главой «Друзья и недруги перемен».