Последние месяцы Бухарина в эмиграции прошли в Америке. Он жил в Нью-Йорке с начала октября 1916 г., где, как и в других местах, вел революционную работу и занимался в библиотеках {193}. Его политическая деятельность сосредоточивается в «Новом мире», ежедневной газете социалистических эмигрантов в Нью-Йорке, выходившей на русском языке. В январе 1917 г. он стал ее фактическим редактором, что помогло ему приобрести опыт для своего будущего руководства «Правдой» (после Октябрьской революции). Как впоследствии в «Правде», он использовал газету для популяризации своих любимых идей. Его статьи по вопросам неокапитализма, отношения марксизма к государству и национальному вопросу стали появляться в ней регулярно и, как можно было ожидать, возбуждали дебаты {194}. Главной целью его партийной деятельности была организация поддержки антивоенной позиции большевиков-циммервальдцев среди американских левых, для чего он предпринял ряд лекционных турне по стране. Всегда вызывавший симпатии у людей, обладавший способностью легко общаться с небольшевиками, Бухарин достиг успеха в приобщении американских социалистов к большевистским взглядам и особенно в усилении антивоенной позиции «Нового мира» {195}.
Несмотря на неизменное уважение, проявляемое Бухариным к американским научным и техническим достижениям, кратковременное пребывание в Америке имело, по-видимому, небольшое влияние на его воззрения. Но оно могло усилить его убеждение, что современный капитализм — это крепкий строй, чью уязвимость могут реально увеличить только трудности, вызванные войной {196}. Однако одно нью-йоркское знакомство имело серьезные последствия. В январе 1917 г. в Нью-Йорк прибыл Троцкий, вошедший в редакционную коллегию «Нового мира». Печальная история отношений между этими двумя людьми, один из которых в 20-х гг. возглавил левых, а другой — правых большевиков, стала центральной в происшедшей впоследствии коллективной трагедии старых большевиков. Взаимная симпатия этих наиболее интеллектуально одаренных советских руководителей не могла сохраниться из-за их позднейших политических разногласий, которые разделили и в конце концов уничтожили их.
Бухарин немного знал Троцкого по Вене, но их близкие отношения начались в Нью-Йорке {197}. Сразу же после знакомства они разошлись во мнениях по главному текущему политическому вопросу. Троцкий, который не вступал в большевистскую партию до июля 1917 г., утверждал, что левое крыло американских социалистов должно оставаться в американской социалистической партии для того, чтобы изнутри революционизировать ее. Бухарин (как и Ленин, который следил за спорами из Европы) призывал к организационному расколу и образованию новой партии. Дискуссия, которая перенесла старые русские разногласия на зарождавшееся американское коммунистическое движение, была достаточно острой и разделила нью-йоркских эмигрантов на две соперничавшие группы, одна из которых возглавлялась Бухариным, а другая Троцким. Политические разногласия между ними особенно обострились (как публично, так и в частных беседах) в январе и феврале, но они, наверное, не были такими напряженными, как в последующие годы партийной истории {198}. Для Бухарина было характерно то, что он никогда не переносил политические разногласия на личные отношения; это качество делало его привлекательным, но немало вредило ему как политику. Несмотря на разногласия, он и Троцкий завязали теплые дружеские отношения и политическое сотрудничество в «Новом мире».
Серьезность этих разногласий была неожиданно резко уменьшена февральскими новостями о том, что голодный бунт в Петербурге перерос в политическую революцию. После отречения царя от престола была провозглашена республика и образовано Временное правительство. Долгие годы изгнания подошли к концу. В отличие от многих большевиков, чей радикализм был направлен на свержение царского режима, Бухарин еще с 1915–1916 гг. доказывал «неизбежность социалистической революции в России». Поэтому он сразу рассматривал новый политический режим только как переходную стадию в продолжающемся революционном процессе; он предсказывал в марте 1917 г., что власть должна будет скоро перейти от слабой русской буржуазии к поднимающемуся пролетариату; и это будет «только первый шаг мирового пролетариата» {199}.