- Ну что ж, потягаемся - кто кого!
Я спросил его:
- Веришь?
- Нельзя не верить, Иван Иванович, если беремся за такое дело. Или с плеч голова, или "ура"!
Я так же думал и спросил о другом:
- Николай, ты знаешь тех двоих, что были с нами на совещании - Назирова и Рыкова?
- Назирова хорошо знаю. Он подполковник. Командовал полком. Прорывался к осажденному Ленинграду в июне 1942 года. К городу не пробились, попали в окружение. Он рассказывал мне: на его глазах полк растаял в беспрерывных атаках. Осталась небольшая группа. Пошли на последний прорыв. Пуля пробила Бакию грудь. Ой все-таки еще полз. А потом потерял сознание. Когда очнулся, над ним уже стояли немецкие автоматчики... Да что там говорить - это и вам, и мне хорошо знакомо.
И опять каждый подумал о чем-то своем. Потом Задумов еще рассказал:
- Мыкался Бакий, как и мы, по лагерям военнопленных, а весной 43-го оказался в железных рудниках в районе Вецлара. Там мы и встретились. Понравился он мне - решительный, горячий. Раз убежал - неудачно. Снова стал группу готовить. В эту группу попал и я. Ушли вшестером. По дороге нас накрыли. Ну и вот - Бухенвальд. Мы немного позже вас попали сюда, но вот видите: думали об одном и том же. Мы тоже тут группу собрали, хотели бежать, а Николай Кальчин узнал об этом. Я, говорит, представитель подпольного Центра. Хотите создать военную организацию? Будем действовать вместе! А тут, говорят, подполковник Смирнов собирает ребят. Вот, Иван Иванович, теперь и будем действовать вместе! На Бакия можете во всем положиться - железный. Ну, а Рыкова я мало знаю...
Окончательно замерзшие, мы с Николаем давно уже ходили по тротуару, громко выстукивая деревянными колодками. Не хотелось расставаться. Перебирали людей, которых знали, прикидывали, на кого можно положиться, строили планы. И обоим нам было хорошо оттого, что мы думали одинаково и понимали друг друга с полуслова.
Это понимание не сейчас родилось. В конце 1941 года в лагере военнопленных под Двинском, в Латвии, мы встретились и подружились. О, это был страшный лагерь! На песках землянки - и все. Нет, не все - еще голод, побои, морозы, болезни. Жили мы с Николаем в одной землянке, ели из одного котелка, доставшегося нам от третьего - умершего. Вместе нас вывезли в лагерь Саласпилс под Ригой, вместе погнали в Германию. Тут мы и потеряли следы друг друга. И я долго жалел об этом. Было много общего в нашей судьбе: окружения, прорывы, ранения, незаживающие раны... И сейчас я рад, что мы снова вместе и в одном деле. Можем молчать и понимать друг друга...
А лагерь доживал свой обычный день. Вот-вот должен был раздаться сигнал отбоя. Кое-где открывались входные двери бараков и выпускали запоздавшего гостя, который торопливо перебегал к своему блоку. Иногда проходили двое-трое, слышалась нерусская речь. Где-то за воротами лагеря лаяли собаки, поскрипывал снег под деревянными башмаками. И все так же рвался в небо дымный сноп огня из трубы крематория. Кончался обычный день Бухенвальда...
Глава 9. К действию!
Василий Азаров оказался прав: нельзя существовать параллельно двум подпольным организациям - - политической и военной. Недоразумения неизбежны. Когда Кюнг-на 30-м блоке, Логунов-на 44-м, Григорий Черный - на 25-м приступили по моей инструкции к формированию подпольных батальонов, они столкнулись с подозрительностью некоторых заключенных. Что, мол, это еще за вербовщики? Куда склоняют?
Происходили такие, к примеру, разговоры.
Командир батальона:
- Так что же, так и погибать здесь будешь?
Ответ:
- Зачем погибать? Слышно, наша армия Днепр перешла, к границе движется, а ты - "погибать"!
- Когда еще армия сюда придет, а ты посмотри на себя - иссох весь, не дождешься.
- Дождусь! Не один я такой.
- Но нельзя же сидеть и только ждать!
- А я не только сижу и жду...
- А что же ты делаешь?
- Что, что! Работаю!
- Это на фашистов-то!
И тут вербуемый не выдерживает:
- А ты чего привязался? Ты кто такой? Хочешь, блокового позову? И чувствовалось: человек не доверяет, не идет на откровенный разговор. Он, видимо, знает двоих-троих, с кем имеет связь по подполью, от кого получает задания, и еще знает, что на всякий случай в Бухенвальде надо держать язык за зубами.
Я откровенно рассказал о всех затруднениях Николаю Кальчину. Он обещал доложить политическому Центру.
После этого меня пригласили на совещание Центра. Предупредили, чтобы я пришел на 7-й блок. 7-й блок - это лазарет в лагере военнопленных. А лагерь военнопленных за колючей проволокой. У входа стоит лагершутц-полицейский. Я останавливаюсь в нерешительности. Что сказать этому человеку с черной повязкой на рукаве? Но лицо лагершутца расплывается в приветливой улыбке, жестом он приглашает войти.
Николай Кальчин встретил меня у входа в барак, проводил вниз, в вещевой склад. Здесь полки, на них сложена кое-какая одежда, в углу груда деревянных колодок. Дверь за нами захлопнулась, и кто-то снаружи запер ее на ключ. А Николай Кальчин задвинул еще и засов.
Нас было шесть человек - пятерка Центра и я. Пятерка - это Николай Симаков, самый молодой из всех и самый боевой, знакомый мне Василий Азаров (я не знал, что он член Центра, хотя мог догадаться об этом), Николай Кальчин. Двоих я не видел до этого, мне их назвали: Александр Купцов и Иван Ашарин.
Без всяких предисловий я доложил Центру о наших затруднениях. Суть дела, по-моему, сводилась прежде всего к следующему: началось формирование воинских подразделений-батальонов, взводов. Но Бакий Назиров, Виктор Рыков, Николай Задумов и я являемся какими-то военными организаторами, уполномоченными Центра, но не командирами. Создаваемые на блоках батальоны, не объединены общим командованием. Очевидно, батальоны надо объединить в бригады и назначить командиров бригад. Эти командиры будут чувствовать ответственность перед лицом сотен людей, а командиры батальонов проникнутся большей уверенностью в силе организации. У меня есть предложение: в каменных бараках создать бригаду и назвать ее "каменной", бригаду деревянных бараков назвать "деревянной". Кроме того, создать "малую" бригаду из узников карантинного лагеря. Из военнопленных формируется еще одна бригада.
Мои доводы убедили членов Центра, возражений не было. Тут же назначили командиров бригад: "каменной" - подполковника Назирова, "деревянной" майора Рыкова. Мне поручили создать "малую" бригаду - подобрать надежного командира, вместе с ним отыскать командиров батальонов. Центр рекомендовал привлечь к работе в карантинном лагере старого подпольщика Бухенвальда Сергея Семеновича Пайковского. Я немного знал этого человека (он захаживал на наш блок) и догадывался, что он связан с подпольем.
Говорили, что несколько месяцев назад его едва спасли от смерти. За какую-то провинность комендант лагеря наказал его сорока пятью плетьми. Наказание происходило в воскресенье перед лицом всего лагеря, на аппельплаце. Там всегда стоит несложное приспособление - козел для порки. Пайковский принял пятнадцать плетей и потерял сознание. Но эти пятнадцать ударов принял без единого стона. Его отпустили до следующего воскресенья эсэсовцам не хотелось, чтобы он умер сразу. Неделю он мучился - ни встать, ни сесть, ни лечь. Чувствовал, что вторую порцию плетей не выдержит. В субботу в барак явился немец Карл и отвел его в больницу. Немецкие коммунисты долго держали его как больного до тех пор, пока эсэсовцы не забыли о нем.
А еще говорят, что настоящая его фамилия Швецов и родом он из города Тейково Ивановской области и там остались его жена и двое детей, и еще, что был он в армии политруком батареи.
Оставалось нерешенным еще одно важное обстоятельство: существовать ли параллельно двум организациям - политической и военной. Как я уже говорил, практические действия убедили меня, что Василий Азаров был прав: организация должна быть единой. Теперь я за то, чтобы политическле руководители подполья стали комиссарами и политруками бригад, батальонов, рот.