А поезд летел в темноте, летели последние минуты, уже остались позади леса и скалы, все чаще мелькали огни на столбах, на заводских оградах и высоко на трубах. Справа открылась большая река, перегороженная бесформенной массой огней, сливающихся на противоположном берегу в одно сплошное сияние. Померкли звезды, и небо стало совершенно черным.
— Вам где сходить? — спросил он.
— Мне до конца.
— Трамваи не ходят.
— Дотащу. Я сильная.
Он так и не сообразил, какими словами можно если не развеселить ее, то хотя бы утешить, но вот уже поезд миновал предпоследнюю станцию. Надо собираться. Девушка низко склонилась над ребенком, не решаясь сразу разбудить его, а поезд уже замедлял свой бег. И тогда она очень ласково и вместе с тем настойчиво начала похлопывать по телогрейке, поглаживать, что-то нашептывая в малиновое, как фонарик, ребячье ушко.
— Ну, давай, давай, потягивайся, да поживее, некогда мне тут с тобой разнеживаться. И нечего тебе… нечего, нечего… Просыпайся.
Гудит электричка, торопливо завершая свой путь; в соседних вагонах просыпаются и подрагивают со сна немногочисленные ночные пассажиры; за окнами дрожат и струятся отраженные в большой реке разноцветные огни; девушка ласково будит мальчишку, нашептывая всякие домашние, теплые слова. Все обыденно и все так же просто, как тогда, перед вечером, у Анфисиного огорода. Величественность заката, особенно если столкнешься с ним лицом к лицу, хоть кого заставит призадуматься: вот прошел еще один день, а что ты сделал хорошего? И что ты мог бы сделать, да не догадался, не успел? И чего тебе вообще недостает для полноты жизни?
Все обыденно и все просто, как впервые увиденный, ничем не заслоненный закат, но только сейчас нет того обидного чувства невозместимости потерянного. Совсем наоборот, Андрею Фомичу даже показалось, будто только сейчас он отыскал что-то очень для него необходимое, и теперь он знал, он сразу понял, что ему надо делать.
Девушка склонилась над ребенком, как солнце над землей в задумчивый час заката.
— Дай-ка мне… — сказал он и, осторожно, но решительно оттеснив девушку, поднял Леньку, как будто это был его брат и он имел право так поступить.
Что подумала она, Андрей Фомич не знал, он только почувствовал, как она покорно уступила. И когда вышли в тамбур, девушка стояла рядом и заботливо подтыкала стеганку, чтобы получше прикрыть мальчика. Андрей Фомич неловко прижимал к себе ребенка и боялся пошевелиться, помешать ей, и казалось, будто ему подарили что-то такое хорошее, дорогое, за что он никогда не сможет отблагодарить эту красивую девушку.
А когда они через вокзал вышли на улицу и начали подниматься по лестнице на переходную эстакаду, она сама сказала:
— Вот уж спасибо вам, так вы меня выручили! Просто не представляю, что бы я одна делала…
Широкая лестница гулко отзывалась на каждый шаг. Внизу блестели рельсы. Из темноты два электровоза вытягивали бесконечный состав: вагоны, цистерны, груженные лесом платформы тяжело постукивали на стыках. Здесь, на переходе, гулял свежий ветер, девушка подняла руки, чтобы придержать взметнувшиеся волосы, и засмеялась, когда подол ее синего платья затрепетал вокруг ног.
Они миновали короткую темную улицу и начали подниматься в гору.
— Устали? — спросила девушка. — Давайте я понесу.
— Не велика тяжесть.
— Навязались мы на вашу голову…
— Вот и хорошо! — отозвался он с такой откровенной радостью, что она растерялась и смутилась.
— Да уж чего хорошего!..
— Как чего? Вас встретил. Это здорово! Я еще не встречал таких, как вы.
— Ну какая же я особенная?
— Вы — как подарок мне… Я еще тогда подумал, на остановке в лесу.
Она оглянулась и внимательно посмотрела на него. В вагоне было не до того, там она только и успела заметить, что он сильный, широкоплечий парень, давно небритый и, судя по улыбке, добрый. И еще ей тогда показалось, что он не очень-то расторопный. Но сейчас, кажется, зря времени не теряет.
С прежней откровенной радостью он убежденно повторил:
— Говорю, хорошо. Значит, так оно и есть.
— Чудной вы какой-то, — сказала она, не уверенная в том, что сказала правду, но ничего другого не успела придумать. Все развертывалось так стремительно, как будто они все еще ехали в электричке и надо было успеть все высказать. Хорошо, что он, кажется, не обратил на эти слова никакого внимания, потому что дальше пошел совсем другой разговор.