Я повернул и, достигнув с потоком Бродвея, упёрся в каменный мешок Зукотти-парка. Это и был улей этого пчелиного транспорта. Весь периметр был усеян палатками и спальниками, всё было запружено разноцветным людом. Под густыми ветвями царил страшный гомон. Кто-то вопил в мегафон, кто-то срывал глотку без него.
На всех углах орали, призывая присоединиться, выразить позицию, тут же подписать и направить петицию; тот час же телеграфировать прямо в Белый дом – лично президенту; или скорее сесть в кружок под деревьями – слушать лекцию о катастрофическом финансовом положении и узнать имена виновных в кризисе! Нижний Манхэттен сошёл с ума. Я приковал байк и побрёл шататься средь толпы.
Народ кучковался повсюду группами, везде проистекали бурные споры и обсуждения. Намитинговавшиеся отдыхали тут же под листвой вповалку прямо на картонных плакатах, коих повсюду было разбросано во множестве. Красная краска на мятых картонках призывала остановить войну против собственного народа. Отовсюду, смешиваясь, разносилась стихийная музыка, гремели там-тамы, гудели дудки, в углу со звоном прыгали кришнаиты. На импровизированной сцене паренёк с гитарой хрипел о нечистотах большого города и гнетущем одиночестве душ, затерянных в бетонных джунглях.
Неподалёку под низким брезентовым тентом, на раскиданных на асфальте подстилках расположилась небольшая группа.
– Нас девяносто девять процентов! – жарко убеждал лидер группы с белой повязкой на руке.
Прислушавшись, я присоединился. Кто-то протянул бутылку в пакете и кручёную сигаретку. Я хлебнул, пару раз затянулся и передал дальше.
Слева от подвязанного пригорюнилась, обхватив колени, миловидная шатенка в чёрном пуловере с высоким горлом; джинсы тесно сидели на худых ногах. Справа, подперев рукой щеку, развалился, словно тюлень, плотный увалень. Рядом с ним перебирали мятые бумажки две близняшки в одинаковых краповых кеппи. Рядом со мной подавленно ссутулился белобрысый очкарик. Несмотря на горячий тон подвязанного и общий ажиотаж, было видно, что кризис их в целом пугает своей неопределённостью. Повисла пауза.
– Какого чёрта они ведут против нас войну, а? Нас девяносто девять процентов! – начал опять подвязанный. – А их – всего один процент!
Близняшки встрепенулись. Пуловер тоже оживился.
– Что толку. С них всё, как с гуся вода! – развязано заметил увалень. – Не сегодня завтра весь этот дикий кампус разгонят. Копы уже смотрят на нас, как волки. Ждут команду, чтобы рвать. Меня сегодня остановили прямо на Юнион и попросили вывернуть карманы. Где вы про такое слышали пару месяцев назад, я вас спрашиваю?
– Мэр, сказал: мы имеем право собираться и выражать свои мысли, – обхватила колени шатенка в пуловере. – Я видела его речь по телеку. Он сказал: у нас должно быть место. Мы имеем право! – она посмотрела на подвязанного и потом на свои туфельки.
– Девяносто девять процентов! – хлопнул тот себя по бицепсу, взметнув вверх кулак.
– Девяносто девять процентов шансов, что ночевать мы будем в кутузке! – остудил увалень.
Белобрысый вздрогнул, поправил очки и подобрал под себя глубже ноги в белых носках. Кроссовки аккуратно стояли рядом на подстилке.
– Я слышал, сегодня могут лагерь к чертям разогнать, – продолжил толстяк. – Они начнут атаку, вот увидишь! Мы им поперёк горла уже, они на всё пойдут… Господи, как бы я хотел сейчас оказаться, где-нибудь в Калифорнии на берегу океана в одном из этих милых домиков на холмах.
– Бывал я, положим, в Сан-Франциско, – подхватил подвязанный, поглядывая на рисунок на груди пуловера. – Ветер на холмах кости выдувает. А в домиках этих фанерных, натурально, полы скрипят так, что соседу, под тобой живущему, ты враг уже только фактом своего существования. Спустя пару лет совместного жития, он вздрагивает от каждого твоего шага. Уж поверь, какие там драмы разворачиваются.
– Я видел на открытках, – продолжал тюлень, погружённый в свои мысли, – домики на склонах, – он повёл рукой в воздухе, – утопают в зелени…
– В пять утра в этой зелени просыпаются и начинают орать чёртовы птицы! – дожимал подвязанный. – Этот город набит невыспавшимися неврастениками.
– Почему бы и не вставать с птицами? – мечтательно продолжал тюлень. – Надо просто раньше ложиться. Я бы там быстро сбросил вес, бегая по холмам.