Кристаллическая масса одела его в одну секунду герметическим покровом. Дыхание, тепло и электричество — все условия жизни моментально были отрешены от внешнего мира. Кристаллическая оболочка отдаляла от тела все факторы того прекращения обмена веществ, который мы называем смертью. Кровь не могла застыть в жилах, но и не могла больше циркулировать, каждая часть тела прекратила свои действия, поры кожи более не способствовали выделениям, но все-таки жизнь не исчезла, а только… заснула.
И эту жизнь можно было снова возбудить. Но вскрыть кристалл в полтора обхвата толщиною — не то, что взломать какие-нибудь гнилые доски.
Как достать первобытного человека из его хрустального гроба? Этот вопрос занимал меня в течение нескольких дней, когда я блуждал по пещерам. Во время прогулок меня ожидали новые приключения. Однажды я улегся спать, но вскоре мой сон был нарушен таким ужасным храпеньем, что я вскочил, пораженный ужасом.
Казалось, что в течение нескольких минут грохочет гром, который прерывается, чтобы возобновиться с еще большей силой. Что это значит?
Перед сном я всегда тушил свою жировую лампу, чтобы не сгорало зря масло.
Тем не менее я мог все видеть. Вода светилась. Сквозь волны пробивался фосфорический свет, образуя на гребешках их сплошное, хотя и слабое сияние. Брызги, летевшие на берег, казались огненными искрами. Посреди этого светящегося маленького моря лежала громадная бесформенная масса… Это был кит.
В нем было по меньшей мере сорок метров. Такого размера бывают дунайские пароходы. Голова его наполовину выступала из воды. Волны свободно переливались по огромной пасти; под густыми рядами роговых пластин, доставляющих так называемый китовый ус, виднелся могучий жирный язык. Глаза были полузакрыты. Кит изволил почивать и своим богатырским храпом потрясал своды пещеры…
На хвосте этого чудовища покоился детеныш — прелестная маленькая крошка, величиной превосходившая взрослого буйвола. Но этот буйвол по понятиям китов был маленькое, хрупкое и беспомощное существо.
Я моментально сообразил, что можно воспользоваться молоком кита. Подоить его мне стоило невероятных усилий, но я был вознагражден за свои труды вкусным, питательным молоком. Все шло прекрасно, но однажды озеро вдруг засветилось необыкновенно ярким блеском, затем начался усиленный прибой волн и из воды вдруг показалась голова кита. В пасти у него сидел детеныш… И следом за ним на поверхности озера появился кашалот, самый страшный враг акулы и кита. Последнего он убивает единственно ради его языка, которым очень любит лакомиться. Так поступает он с большими китами, а маленьких съедает целиком и потому ожесточенно гоняется за ними.
У кита нет настоящих зубов; его пасть усеяна пластинками, которыми он даже не может кусать. Кашалот же обладает сорока восьмью зубами, все они сидят в нижней челюсти, а в верхней есть соответственное количество отверстий. Эти зубы расположены правильным полукругом: спереди самые длинные, а затем по бокам все меньше и меньше. Своею формою они напоминают огурец; самый маленький зуб кашалота весит килограмм, а большой — вдвое тяжелее. Одним ударом зубов кашалот может раздробить большую парусную лодку.
Кит — животное чувствительное, пожалуй даже нежное. Малейшее повреждение, причиненное ему, бывает для него смертельно. Удар пикою, часто едва заметный для человека, моментально убивает кита. Кашалот же уязвим только в двух местах: где голова соединяется с туловищем, возле восьмого позвонка и в брюхе. Череп его крепок, как булыжник, и когда он злится, то может ударом головы проломить бок корабля. Вот это-то чудовище и напало на моего кита.
Так погибла моя гигантская корова, но отчасти я был вознагражден мясом и жиром кашалота. В это время я задумался вот над каким вопросом: материк, на котором я обретался, покоится на громадной ледяной массе, принесшей его сюда. Появление китов поддерживало это предположение. Они могли пожаловать или из Гренландского моря или же из открытого Парри Северного ледовитого океана.
Материк удерживается на месте лишь расположенным кругом льдом. Если ему удастся прорвать это ледяное кольцо, он уплывет дальше. Но куда и как далеко может он уплыть?
Он может переправиться через Северный полюс в Америку. Морское течение снесло бы его этим путем. А что могло бы помочь материку освободиться? Помогло бы великое землетрясение. Но как же его устроить?
Вот над этим вопросом я и ломал себе голову.
К счастью, мне удалось наткнуться на следы нефти и вскоре в глубокой пещере я открыл настоящий нефтяной вулкан. На дне бездны пузырился асфальт, происходящий из нефти.
Одна пустячная спичка могла бы произвести здесь катастрофу, способную перевернуть все вверх дном. Взрыв громадного скопления нефти даст материку такой сильный толчок, вследствие которого он непременно оторвется от окружавших его ледяных масс.
Но как мне устроить эту сцену и как уберечься от опасности? Первое было нетрудно. Я принес с собою динамитные патроны, снабженные бикфордовым зажигателем, и двести метров серной нити.
Я прикрепил динамитный патрон к серной нити, а последнюю привязал к выступу над бездной, так что патрон опускался на один метр в глубину.
Потом, постепенно отступая назад по ущелью, я развернул весь свой запас нити, а сам спрятался в хрустальном гроте.
Ужасающий грохот потряс скалы. Хрустальная колонна с заключенным в ней первобытным человеком лопнула и он вышел наружу живой и невредимый. Из другой колонны точно так же освободилась девушка — его внучка, и я с моими новыми спутниками выбрался на поверхность земли. Моему удивлению не было границ, — до такой степени велика была перемена, происшедшая во время моего пребывания во внутренности гор. Прежде всего меня поразило то, что термометр показывал выше нуля.
Одно вулканическое извержение не могло произвести повышения температуры в целой области. Вероятно, загорелись со всех концов каменноугольные залежи. От такого количества теплоты, конечно, может нагреться и воздух на большом расстоянии.
Горящие берега материка отталкивают лед, заставляя его отступать все далее и далее.
Весь остров медленно двигался на север, пролагая своим горящим носом путь между ледяными горами. Отлично. Я с кораблем могу направиться вперед, а земля подплывет за мною — великолепная движимая собственность.
Однако я вызвал сильную пертурбацию в природе и понемногу вокруг все изменилось. Постепенно возобновляющиеся облачные массы не допускали преобладания холода и на острове установилась тропическая жара.
Разгоревшаяся земля начала давать испарения; образовались болота, а в них появились новые животные и растения. Весь остров превратился в громадную оранжерею.
Но оранжерея эта просуществовала недолго. Внезапно поднялся сильный ветер, в течение нескольких дней я не мог выйти из своей хижины, а когда наконец выглянул наружу, вокруг снова царила настоящая полярная ночь.
Оказывается, морское течение перевернуло весь остров и нефтяной вулкан очутился на другой стороне и горел уже не ярче маяка.
Красная облачная завеса исчезла с неба; вместо нее появились снежные тучи, и вокруг нас все уже было покрыто густым слоем снега. Но вот засверкали звезды, а над самыми нашими головами запламенел огненный венок северного сияния.
Мы очутились на Северном полюсе. Над нами отвесно стоит полярная звезда, магнитная стрелка неопределенно качается во все стороны.
Когда наконец погасло чудное сияние и на небе всплыла полная луна, я увидел, что все было покрыто нежным розовым цветом. Я нагнулся и поднял горсть снега — он тоже был розовый.
Это не были споры маленького растения, названного Spahaerella nivalis (красный снег), которые по описанию капитана Росса иногда покрывают на севере морской берег, — нет, на этот раз снег окрасился розовым цветом совсем по другой причине. Это был продукт доведенной до точки кипения каменноугольной смолы в соединении с кислотами морской воды. Испарения этих химических соединений поднимались кверху, смешивались с облаками и падали на землю в виде окрашенного снега.