Отец и сын посмотрели друг на друга, рассмеялись.
Перед вечером Юрий и Митя искупались за сопкой Медведь, где купались когда-то еще подростками. Вода в бухте была удивительно теплой, хотя лето кончилось. Стояли ясные дни начала сентября. Зеленые сопки кое-где уже рдели пятнами. По утрам захолаживало, но днем еще припекало по-летнему.
Лежа на мелком, мягком песке, Юрий смотрел на море. Там то появлялся, то исчезал быстроходный катерок. Юрий вспомнил, что за сопкой расположен морской пограничный патруль, о котором когда-то с такой важностью говорил ему Митя. Он улыбнулся.
Искупавшись, товарищи не спеша возвращались обратно. Юрий с любопытством поглядывал по сторонам. Прежде, он помнил, берега бухты были пустынны, только вокруг рыбозавода теснился небольшой поселок. Теперь поселок разросся, дома уже взбирались на склоны сопок, сооружены были новые причалы, вдоль берега тянулись склады, мастерские, а вдали дымила труба рыбозавода, казавшаяся Юрию еще выше, чем прежде.
Вечерело. Закат был красный, обещая ветреный день. На сопках лежали облака, тяжелые и неподвижные, будто выписанные из белого камня. Внизу раскинулось море, густо-зеленое, похожее на застывшее стекло. А справа от сопки Медведь на воду пала широкая, синяя тень.
— Красиво здесь… — сказал Юрий и подумал: «А тихо так, будто войны и в помине нет!»
Но война напомнила о себе — и в тот же вечер.
Макар Иванович вернулся домой поздно, когда товарищи укладывались спать. Он вошел к ним в комнату, притворив за собой дверь.
— Ты чего, батя? — спросил Митя, окинув отца внимательным взглядом и угадав, что он чем-то расстроен.
Не отвечая, Макар Иванович сел и принялся с особенной тщательностью сворачивать папиросу. Митя знал эту отцовскую манеру и терпеливо ждал. Макар Иванович сделал две-три быстрые и глубокие затяжки и, окутавшись облаком табачного дыма, сообщил, что получена радиограмма: судно, на котором служил Федор Антонович, задержано японским миноносцем.
— Задержано? Почему? — удивился Юрий.
— Будто нарушили территориальные воды. Брехня, конечно!
— Что еще было в радиограмме? — спросил Митя.
— Ничего. Связь оборвана.
Наступило молчание. Все трое знали, что судно грузовое и совершает рейсы между Владивостоком и портами Южной Америки. Зачем же понадобилось японцам задерживать его?
Спустя день пришло известие, что судно отведено в японский порт, команду ссадили на берег и взяли под стражу, а капитану предъявлено обвинение в умышленном нарушении территориальных вод. Предстоит суд.
— Так и есть! Привязались! — негодовал Макар Иванович.
Время шло. Протесты советского посольства не имели успеха. Судно оставалось в японском порту, команда — в тюрьме. Имелись сведения, что японцы добиваются от команды нужных им показаний и прибегают к насилию. Так миновал месяц, второй, пошел третий…
И вдруг все переменилось. Суд, который столько раз откладывали, состоялся, но ограничился тем, что наложил на капитана ничтожный штраф. Команда была освобождена. И судно после трехмесячного плена возвратилось к родным берегам. Произошло это после разгрома немецких дивизий под Москвой.
Юрий увиделся с дядей Федей в день прибытия судна во Владивосток. В порту собралось для встречи множество народу. Вернувшиеся моряки двигались словно по живому коридору. Синицын искал глазами знакомое лицо, но не сразу узнал дядю. Его фигура уже не выглядела квадратной, какой он ее помнил. Китель болтался на костлявых плечах; лицо, прежде круглое, полное, настолько исхудало, что кожа на щеках обвисла складками; скулы и кадык резко выпирали, а желтые усы поредели и приобрели какой-то грязноватый оттенок. Одни глаза — маленькие, карие — сохраняли прежнее, живое выражение.
— Что, не признал? — спросил дядя Федя, останавливаясь.
И голос у него тоже был не зычный, как прежде, а глуховатый, словно надтреснутый.
— Укатали сивку крутые горки? Ан врешь! — закричал он и ударил племянника по плечу с такой силой, что Юрий пошатнулся. — Ничего мне не сделается. Голодом морили, это да! Так нас этим не возьмешь!.. — Глаза Федора Антоновича блеснули. — А теперь ты покажись. Каков ты есть, младший лейтенант?
Дядя Федя отступил на шаг и, откинув голову (ростом он был ниже племянника), критически оглядел его от начищенных до блеска башмаков до форменной фуражки, надетой по-уставному точно. Закончив осмотр, он одобрительно кивнул:
— Вроде ничего… А мамаша где?
Юрий ответил, что его мать — начальник военно-санитарного поезда на Западном фронте.
— Письма получаешь?