Юрий Синицын знал охотничьи повадки товарища, выросшего среди тайги и сопок, и все же отнесся к его выводам недоверчиво. Кто мог пробираться на укрепленный пост? И за каким чертом полезет человек в туманную ночь, когда все равно ничего не видно? Наконец, можно ли поручиться, что следы не принадлежат кому-нибудь из матросов? Сотни ног меряют ежедневно эти места. Какой-нибудь матрос, возможно, сидел или лежал на берегу ручья…
— Тебе бы на фронт, Митя! — сказал он полунасмешливо. — Отличный разведчик вышел бы… Зря здесь пропадаешь!
Вдвоем они явились к капитану Пильчевскому с докладом. Никуленко просил разрешения продолжать поиски. Капитан подумал и согласился. Синицыну было немного досадно, что Пильчевский придавал большее значение доводам Никуленко, нежели его собственным. Он решил сопровождать товарища.
Отправились не мешкая.
Следы, которые Никуленко считал принадлежащими чужому человеку, вели от ручья к дороге и терялись среди множества отпечатков ног моряков. Однако Никуленко настойчиво разглядывал дорогу своими светлыми прищуренными глазами и осторожно подвигался вперед. Так они добрались до бухты и остановились. Куда направился неизвестный: вправо, влево, скрылся в море?
Сухощавое лицо Никуленко с широким, облупленным от загара носом было сосредоточенно. Он достал кожаный кисет, закурил, продолжая думать и, по своему обыкновению, ничего не говоря.
День разгорался. На берегу слышались голоса. По дороге, идущей к бухте, катили грузовики, быстрым шагом маршировал взвод матросов… Начинался боевой, трудовой день. А они топтались без толку. Синицыну начинала надоедать вся эта история. Для очистки совести он предложил товарищу: пусть тот обследует южный берег бухты, а он, Синицын, осмотрит северный. Встретятся на Черной сопке, возле покинутой фанзы корейца.
— Через час возле фанзы. Ладно? — сказал Синицын и пошел вдоль берега.
Он обогнул северный берег бухты и, ничего не обнаружив, повернул назад и начал подниматься по знакомой тропинке на Черную сопку. В условленное время он подходил к фанзе Пак-Якова.
Фанза уже несколько дней пустовала. Недавно Пак-Яков приходил за своей бадейкой, которую забыл. Он жаловался Синицыну на старость, на то, что трудно становится работать, и приглашал к себе на новоселье.
Синицын постоял возле фанзы, оглядываясь, не идет ли Никуленко, постучал о ветхую деревянную трубу позади фанзы и заглянул внутрь покинутого жилья. В фанзе было темно. С трудом он различил низенькую печь с зияющей дырой в том месте, где прежде был вмазан котел, длинную лежанку — кан, сломанное корытце.
Часы показывали половину одиннадцатого, а Никуленко не было. Сейчас Синицын испытывал уже настоящее раздражение против этого упрямца, из-за которого потерял столько времени. Он вышел из фанзы, постоял еще немного и, решив больше не ждать, пошел обратно.
Вернулся Синицын в самый раз: нужно было поехать в штаб укрепрайона. В район шел катер (другой связи, кроме как по морю, еще не было), и Синицына ждали. Наскоро сменив чехол на фуражке и подворотничок, он взбежал по сходням на катер и сел рядом с мотористом, заботливо подвернув полы кителя.
Когда катер вышел из бухты и начал заворачивать на север, Синицын оглянулся. Слева поднималась голая, мрачная вершина Черной сопки. Некоторое время он всматривался в том направлении, приставив руку козырьком к глазам. Ему показалось, что он видит человека на вершине сопки. Может быть, это Никуленко? Разглядеть фигуру на таком расстоянии было невозможно, тем более что начинался туман, обычный в эту пору.
В штабе района Синицын получил пакет на имя командира, забрал почту и обнаружил, что в его распоряжении еще много времени. За обедом в штабной столовой он познакомился с начальником Дома Советской Армии и Флота, человеком здесь новым, недавно призванным из запаса.
— У вас тихо, — заметил тот, — ни светомаскировки, ни воздушных тревог. Благодать!
— Не сказал бы, — возразил Синицын, испытывая чувство досады на этого свежеиспеченного моряка, который, впрочем, говорил именно то, что часто говорил сам Синицын. — Не сказал бы!
— А что? Какие-нибудь новости? — полюбопытствовал собеседник.
Синицын неопределенно пожал плечами:
— Наше дело такое… океан, граница! Так что… — Он не договорил и холодно попрощался, довольный, что осадил этого интенданта.
Синицын давно не был в районе и замечал много перемен: новое здание ДОСААФ, городок Дальстроя с рядами новеньких бараков, крытых парусиной, авторемонтную мастерскую. Внизу, у пирсов, стоял под разгрузкой большой пароход, за ним — второй. Дальше теснились рыбачьи шаланды. На берегу сушились сети.