— Здоров, земляк! Не признаешь? Илья Дергачев. У Ивана Семеновича встречались… Я самый! — И, не давая «земляку» двинуться и — чего доброго — пырнуть его ножом, который несомненно был у него за пазухой, Илья стиснул маленькую коричневую руку Ху Чи своей широкой лапищей.
Глаза Ильи настороженно поблескивали из-под лохматых бровей: «Уж теперь не вырвешься… вытряхну из тебя, кто ты есть!»
Но Ху Чи и не думал вырываться. Он спокойно стоял, улыбаясь во весь рот и показывая крупные зубы.
— Ти-и… — пропел он тонким голосом. — Здравствуй, Илья Ти-пан-чи!
Он величал его по имени-отчеству: Ильей Степановичем, чего давно не слышал от людей Илья, и тот почувствовал себя польщенным.
— Здоро́во, здоро́во, — ответил он и провел рукой по усам.
С минуту оба молчали.
— Стало быть, вместе? — спросил Илья. — Так, что ли?
Ху Чи пристально посмотрел на Илью косо поставленными, неподвижными глазами. Улыбка на его лице сделалась еще шире. На минуту Илье стало не по себе от этой улыбки, взгляда — как будто только сейчас он понял, почувствовал, кем стал.
— Вместе, стало быть? — повторил он сердито.
Ху Чи кивнул и пошел вместе с Ильей к берегу.
КАК ПОГИБ НИКУЛЕНКО
Что же случилось с Никуленко?
Расставшись с Синицыным, он обошел южный берег бухты и, не найдя ничего подозрительного, поднялся, как было условлено, на Черную сопку. Он настойчиво, шаг за шагом разглядывал тропинку, раздвигал кусты, но следов неизвестного не было. Возможно, он скрылся на лодке или пустился вплавь?
Никуленко делалось досадно при мысли, что никто не придает значения его подозрениям. Если теперь он вернется ни с чем, Юрий первый поднимет его на смех. Однако дело было не в том — Никуленко не был так чувствителен к насмешкам, как его товарищ. Главное было то, что если неизвестный смог неприметно ловко уйти, он может снова появиться, и не исключено, что у него здесь есть какая-то цель. Какая?
Шагах в тридцати от фанзы Пак-Якова Никуленко свернул с тропинки в кусты и ползком, совершенно беззвучно, как он умел с детства, начал приближаться к фанзе. Кто знает, не спрятался ли неизвестный в фанзе? Она была уже близко, за кустами. В эту минуту Никуленко услышал, что кто-то ходит по фанзе.
Он даже не подумал, что это Синицын или Пак-Яков, вернувшийся за чем-нибудь на старое пепелище. Он был почему-то уверен, что это тот человек, которого он искал.
Шорох шагов повторился. Никуленко продолжал ползти, плотно прижимаясь к земле. Дверь и окно фанзы выходили на противоположную от него сторону. Он бесшумно обогнул фанзу и, держа в руке револьвер, вскочил на ноги и стал в дверях:
— Выходи!
Никто не ответил.
— Выходи, стрелять буду! — И Никуленко шагнул в фанзу.
Это была ошибка — единственная ошибка, которую он допустил. Со света он ничего в темной фанзе не видел, а его могли видеть. Едва он сделал два шага — кто-то с силой ударил его по ногам. Никуленко упал, выронив револьвер. Он попытался подняться, но на него уже навалились, прижимая к земле и ломая руки.
Несколько минут Никуленко молча боролся. Мешала острая боль в ушибленной руке. Противник был грузен, силен, зато Никуленко — ловок, увертлив. Ногой он нанес противнику неожиданный удар и вскочил. В сумраке фанзы они стояли друг против друга, тяжело дыша, готовясь опять схватиться.
Вероятно, это была единственная минута, когда Никуленко еще мог спастись. Но он не подумал об этом. Он знал одно: нужно задержать неизвестного, своим нападением подтвердившего, что у него здесь какие-то темные дела, — задержать, пока не подоспеет Синицын.
Ветер качнул и откинул дверь фанзы. Солнечный луч ударил в лицо неизвестному. Он зажмурился. Теперь Никуленко успел разглядеть его. Это был высокий бородатый оборванный человек, по виду бродяга. Пользуясь тем, что солнце слепило глаза его противнику, Никуленко быстро нагнулся за револьвером, который лежал между ними.
Он не видел, как кто-то бесшумно крадется к нему сзади. Когда рука Никуленко потянулась за оружием, его со страшной силой ударили чем-то тяжелым по голове и оглушили.
Бесчувственного, крепко связанного, моряка поволокли к печке и через отверстие, оставшееся на месте вывернутого из печи котла, втащили по дымоходу в небольшой погребок. Здесь при свете фонарика его обыскали, забили рот тряпкой и сунули в угол.
Тот, кто помог одолеть Никуленко, посмотрел на своего сообщника узкими, раскосыми глазами, которые в сумраке подземелья светились, как у рыси. Он ничего не сказал, но Илья Дергачев (это был он) понял: еще один промах с его стороны — и ему несдобровать. На минуту страх, злоба, желание бежать овладели им. Но куда бежать? Он вздохнул, отвернулся.