Некоторое время он размышлял, как бы осваиваясь с этой мыслью. Потом словно перечеркнул, забыл ее. Важно не то, кто этот человек, а кто его прислал сюда и зачем. Видимо, где-то там, за рубежом, узнали о возводимых в бухте укреплениях и замышляют что-то. Что?
Чем больше Никуленко думал обо всех событиях, тем яснее понимал, что живым его не выпустят. Он тяжело вздохнул.
В этом вздохе было и сожаление об уходящей жизни и забота о том, как предупредить своих о грозящей опасности.
Это была главная мысль, все другие отступили перед ней. Но что мог он сделать, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, упрятанный в темном подземелье? Голову ломило от боли. Боль была такая, что иногда мысли в голове мешались. Потом сознание прояснялось, и опять он думал о том же: как предупредить, как оградить своих от опасности?
Наконец явились те двое, вынули тряпку изо рта, освободили тело Никуленко от дерюги, но завязали глаза. Снова начался допрос, снова его били, и снова он молчал. Это было единственное его оружие, и против него они были бессильны. Но он был им нужен, и они решили применить последнее средство.
Юноша почувствовал, что его поднимают. Один держал его за ноги, второй — за плечи. Несмотря на боль во всем теле и сильное головокружение, Митя старался запомнить направление, по которому его несли. Вскоре он почувствовал, что его просовывают сквозь какую-то дыру, и по затхлому запаху догадался, что втащен в фанзу корейца, под которой до сих пор находился. Ветер, прошумевший над сопкой, похолодил его распухшее от побоев, окровавленное лицо.
Никуленко отнесли на вершину Черной сопки и опустили на самый край обрыва, обращенный к морю. Он не мог видеть, как бородатый вопросительно посмотрел на своего спутника и начал распутывать веревки. Никуленко не слышал ни слова от бродяги и повернул голову в его сторону. Но глаза были завязаны — он ничего не увидел. Распутав веревки и освободив от них тело Никуленко, бородач, крепко придерживая его за руки — хотя избитый, измученный юноша и так не в силах был пошевелиться,— сказал как мог добродушнее:
— Не серчай, братуха! Помяли тебя малость, есть грех… Теперь потолкуем без шуму, по-хорошему — и кати на все четыре стороны. Вон как у нас!
Никуленко молчал. Он уже понял, зачем его принесли сюда, зачем развязали. Сейчас они делали последнюю попытку добиться от него чего-нибудь, а в случае отказа — бросят с обрыва в море. Придумано ловко: никто не заподозрит неладное, а подумают, что просто он сорвался и расшибся насмерть.
— Смотри, парень! — угрожающе промолвил бородач, видя, что его обещания не действуют.— Полетишь, ворон костей не соберет!
В эту минуту Никуленко поманил его кивком головы. Если суждено погибнуть — мелькнула у него мысль,— пусть его гибель принесет пользу живым. Когда бородач наклонился к нему, Никуленко обхватил его шею рукой и попытался столкнуть вниз. Но на это не хватило сил. Он смог только плюнуть в трясущееся, бородатое лицо, когда удар в спину сбросил его с обрыва. И голос его унесся сквозь свист ветра, вместе с падающим телом, туда, к берегу океана.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
Третий день длилось преследование
Получив донесение Синицына, капитан Пильчевский доложил командованию об убийстве Пак-Якова, которое, возможно, имело отношение и к гибели лейтенанта Никуленко. В ответ последовал приказ принять меры к розыску злоумышленников. Тогда Пильчевский, помимо отряда Синицына, выслал для той же цели небольшой отряд под командой Евтушенко, но в сторону противоположную — на север от бухты.
А отряд Синицына тем временем шел по следам неизвестных.
Следы начинались на морском берегу, к югу от Песчаного Брода (здесь, очевидно, приставала лодка под заплатанным парусом, которую видели Синицын и Тимчук), и вели на северо-восток через сопки, к верховьям реки Шатухи, которая делала крутое колено, огибая бухту и Черную сопку. Таким образом, выходило, что неизвестные направились в тыл укреплений. Это встревожило Синицына. Подтверждались его подозрения, что неизвестные преследуют здесь какую-то определенную цель. Какую?
— К бухте пускать нельзя! — будто отвечая на мысли лейтенанта, сказал Тимчук.
Все эти дни он шел впереди, умело отыскивая следы, был неутомимым и невозмутимым. Но сейчас и его, видимо, начало «разбирать». Там, у Песчаного Брода, они с лейтенантом опоздали — из рук, можно сказать, упустили добычу. Вторично этого допустить нельзя!
Их было четверо. Капитан Пильчевский прислал в распоряжение Синицына Гаврюшина и Майбороду, известив лейтенанта о выходе отряда Евтушенко и его маршруте.
Что греха таить, Синицыну хотелось, чтобы преступников выследил он, а не Евтушенко. Но вскоре лейтенант убедился, что не так это просто.
Шатуха текла здесь в узких скалистых берегах, образующих местами совершенно голые, лишенные растительности террасы. Километрах в десяти севернее бухты, у подножия одной из таких террас на левом берегу реки, следы неожиданно терялись. Это встревожило Синицына еще больше. Он, не мешкая, послал Майбороду с донесением к капитану. К донесению он приложил набросок проделанного ими маршрута.
Такой же набросок он сделал для себя, чтобы отмечать на нем дальнейшие изменения пути.
Синицын, Гаврюшин и Тимчук излазили все окрестные сопки, встретились и разошлись с отрядом Евтушенко, который решил взять еще севернее, не удаляясь в то же время от берега океана (чтобы отрезать путь к нему тем, кого искали).
Только на другой день, вблизи Козьего мыса, Тимчуку удалось вновь обнаружить потерянные следы. Теперь они шли вдоль берега океана, затем сворачивали прочь, кружа и петляя с севера на восток и опять вдоль скалистого берега Шатухи (на этот раз уже правого), в обратном направлении на юг.
Неизвестные кружили в радиусе двадцати — двадцати пяти километров, стараясь не удаляться от океана, где их, видимо, ждала лодка. Может быть, они уже чуяли погоню и пытались сбить со следа? Во всяком случае, задача была ясна: не дать им уйти.
Погода стояла жаркая, безветренная. Ничто не говорило о том, что неделю назад здесь бушевали ливень и буря. Земля трескалась. Высыхали ручьи в тайге. То и дело попадались ряды поваленных, давно омертвевших деревьев — бурелом, и это затрудняло движение. Русло Шатухи заметно мелело, обнажая каменистое дно. Травы поникли, цветы поблекли. Одни неистребимые «кровохлебки» жадно раскрывали навстречу горячим лучам солнца свои огненно-красные чашечки. В тайге стоял густой, душный, приторный запах испарений. Смола, словно пот, выступала в порах деревьев. Между стволами курился синеватый дымок. Казалось, вот-вот тайга вспыхнет, подожженная солнцем…
Продовольствие кончилось. Майборода перед отправлением в бухту получил приказ доставить новый запас продуктов и ждать возле фанзы у Песчаного Брода. Синицын не мог указать другого места, так как не знал, куда заведет их преследование.
Расстояние между преследователями и преследуемыми медленно сокращалось. Следы делались явственнее. Перед вечером третьего дня Синицын, Гаврюшин и Тимчук снова оказались на берегу Шатухи и здесь установили, что следы разделяются: один продолжался вдоль берега, второй сворачивал и пропадал в тайге. Синицын огорченно свистнул.
В какую сторону идти? Нет ли тут опять какой-нибудь уловки? Было ясно, что они имеют дело с опытным и коварным противником. Поэтому из предосторожности нужно было проверить оба следа. Если второй будет слишком уклоняться от реки или случится что-нибудь непредвиденное, Тимчук (он вызвался идти по этому следу) даст знать выстрелом и повернет обратно.