Из-под бугра бил родничок, вода тихо струилась по узкому ложку. У Марка посоловели глаза, и он, бессильно привалившись к дереву, мгновенно забылся. Текля наломала веток, выстлала логовище, бережно уложила Марка, он не почувствовал этого, хотя на руку намотал ремень автомата. Нагребла сухого хворосту, чтобы не было дыма, набрала ветролома - развела костер. Сама принялась месить тесто, усевшись на корень, над родничком.
Горячее варево кипело в котелке. Нарезала и опустила в кипяток четыре картофелины, ароматный дух живицы и лука стлался по лесу. Текля варила галушки. Легко сказать - разожгла костер: сырой валежник разгорался плохо, вволю наглоталась горького дыма.
Пока готовила обед, прошло немало времени. Жаль было будить Марка. Он лежал так близко от огня, что ватник дымился паром, на нем опять проступило темное кровяное пятно.
Костер разгорался вовсю, потрескивала живица, еловые ветки горели жарко, без дыма.
Марко наконец проснулся. Жмурясь на огонь, он наслаждался пахучим варевом, поглядывал на разрумянившуюся у костра подругу. Пороскошничали славно, сытно пообедали, еще и закусили мочеными яблоками.
Марко воспрянул духом - куда девалась недавняя беспомощность.
Текля подбросила еловых веток в огонь (к слову сказать, ель дерево хрупкое, очень легко ломается), повернула Марка спиной к огню, чтобы просушить одежду, и он опять заснул. Текля перемыла кислушки, груши, сливы, залила водой, поставила на огонь. С болью глядела на пожелтевшее, бескровное лицо, такое дорогое ей, милое, сейчас по-детски простодушное. Успевала и за костром присмотреть, и обсушиться, и заплатку положить... Лесная глушь навевала сонливость, и она не заметила, как прикорнула на сосновых ветках возле Марка.
Уже вечерело, когда они проснулись. Костер погас, пахло свежим взваром, они лежали в дремотной истоме, не шелохнувшись, постепенно приходили в себя, слушали, как дятел долбит клювом по коре, как кричит горластая сойка. Место они немного знали, с дороги не сбились, скоро доберутся до отряда. Синяя даль на западе яснела, сквозь туман пробивались лучи солнца. Завтра будет ясное утро!
Близится день освобождения!
- Текля, ты слышишь?
Марко с нежностью посмотрел на подругу, сосредоточенная озабоченность не сходила с ее лица, - немалую тяжесть приняла на свои плечи.
- Моя спасительница... - вырвалось у Марка.
13
Весна начиналась так.
- Осторожно, мина! - предостерег Марко Теклю. Шли краем леса, и она чуть не напоролась на мину.
- Как ты узнал?
- Вон трещина, разве не видишь, - высохла земля, кругом трава, а там, где мина - плешь.
Текля с опаской обошла место, где ее подстерегала смерть. Горько было сознавать, что ей никак не дается военная грамота. Какая же ты партизанка без наблюдательного, пристального глаза? Примятая травка, сломанная ветка много говорят разведчику. Недаром Мусий Завирюха предупреждал, чтобы не ходили по росной траве - след остается. Находчивый ум всегда спасает от беды. Как-то целый день брели лесом, и все не попадалось им воды, устали, пить захотели, так в пригоршни собирали росу, смачивали пересохшие губы.
Как раз этой зоркости и не хватает Текле.
Несла кувшин молока для больных, зазевалась, и в молоко насыпалась полынь. Партизаны, однако, не стали ее ругать, даже похвалили за угощение.
Кони паслись на поляне, щипали молодую травку, партизаны разлеглись под дубами, слушали, как Мусий Завирюха держал назидательную речь про "хвазы" произрастания. Весна в разгаре, зазеленела долина, помолодели деревья, одних дубов еще не коснулся апрель. Уже побежали по стеблям соки, пробудилась земля, тревожат сердце хлебороба ее дразнящие запахи.
Обычный человек выйдет в поле, - благоухают хлеба, дышится полной грудью. А того не слышит, что хлеб в рост идет, аж скрипит, - крахмал преобразуется в сахар, листья вбирают азот и перегоняют его к корню, а уже после, вместе с жирами, белками, фосфором, гонят в зерно.
Или же взять дерево... Тут Мусий Завирюха, положив руку на ствол, водил по липовой коре, точно прислушивался, как по дереву ходят соки, проникал в тайны произрастания.
Собственно, и тайны никакой нет.
Лист из воздуха тянет азот, а отдает кислород, хлорофилловое зерно вбирает солнечный луч и отдает дереву, потому ранним утром в саду не надышишься.
Партизаны, затаив дыхание, пытливо уставились на Мусия, глаз не отводят от его тронутой сединой бороды, от нахмуренного лба, хранящего тьму всякой учености.
Мусий Завирюха вдруг спохватился, развеялось чудесное марево хлеборобских дум, и он подал боевой клич:
- По коням!
И, уже немного отъехав, обращаясь к Павлюку, заметил:
- На мою думку, густые хлеба не пропускают солнца, мало хлорофилла, стебель не упругий, повалит ветром...
Партизаны после короткой передышки отправлялись в поход. Теперь они сила. Полицаи едва услышат, что идет отряд Мусия Завирюхи, разбегаются кто куда, а население спокойно: знают, что из его отряда никто ничего не берет, напротив, сами раздают соль нуждающемуся населению.
Командир грозной партизанской армии Сидор Ковпак ушел громить глубокие гитлеровские тылы, Мусий Завирюха на месте донимает врага. А иначе зачем бы немцы назначили за его голову такие большие деньги.
...И уже про Мусия Завирюху всюду слава идет, будто он продавал горшки на базаре - разведывал врага. Глазурью облитые горшки приводили в восхищение многих - волшебный звон! - мировой выдумщик этот Мусий Завирюха.
Иные видели, как Мусий в постолах, в заплатанном кожухе мерил деготь. Слухи переплетались, кружили по всем дорогам. Далеко по округе разлеталась слава об этом человеке. Зря народ легенды складывать не станет.
...Когда гитлеровцы загнали партизан в болото, прижали к Пслу, кто там настлал переправу? Человек немалых наук, убедились партизаны. Всего Мичурина прошел! Кто план по огурцам выполнял на триста процентов? Опять же он!
Зыблется земля под ногами, топкая низина поросла сосной, березой, ольшаником, ветлой. Всадники сошли с коней - кони грузнут по колено, вода выступает. Телеги порой переносили на руках, лошадей тоже поддерживали под гужи. Там, где очень зеленая поляна, - обходи, затянет. Каратели перекрыли все лесные дороги, просеками тоже не пробьешься - вот и приходилось продираться через непроходимые дебри.
Павлюк ведет бой с карателями, поставил огневой заслон. Немецкие бронемашины бьют из пушек, над лесом с шипением проносятся снаряды, перелетают через Псел - неприцельный огонь. Надеялись окружить партизан и загнать в Псел. А Мусий Завирюха тем временем ладит переправу. Река хоть и неширокая, но вода в эту пору студеная, окоченеешь.
Марко с Сенем пригнали лодку - раздобыли где-то, - Мусий Завирюха велит рубить две сосны на том берегу, сам выбирал. Что говорить, подходящее дерево, хорошо пружинит. Сосны легли вдоль реки. Марко направил - оседлал вершину, привязал провод. Обрубили ветки, закрепили на берегу один конец, после проводом потянули на середину, пока не положили поперек реки. Забили колья, проводами закрепили, чтобы вода не унесла. Хорошо хоть не на крутом берегу росли сосны, одна на песке, другая на воде. Вторую сосну уложили в двух метрах от первой. Связали их жердями пятнадцать жердей на тридцать метров. Настелили горбыли. С исподу тоже подложили кругляки. И переправили весь отряд с обозом, пулеметами и минометами. Гитлеровцы стянули со всех концов карательные отряды, чтоб утопить Мусия Завирюху, а он вышел сухим из воды! Вот и скажите теперь, как же не складывать о нем песен, не рассказывать веселых историй?
...Эх, не довелось Мусию нынешнюю весну нежить чернозем, высевать полновесное зерно, любоваться тучными полями - запоганил враг землю.
Но не укорениться врагу на обокраденной земле. Ненавистью бьется тут каждая земная жилка...
...Пламенеет небо на востоке. Все слышнее громовые перекаты. Справедливое возмездие ждет захватчика. Час освобождения не за горами.