Что же произошло? Он ведь уж замахнулся кинжалом на ту женщину, на Мелек. Почему она осталась жива? Откуда взялся отец? Как получилось, что в руке у Шамхала осталась лишь рукоятка кинжала?
В ушах у Шамхала стоял звон, перед глазами плыли круги.
Вот он видит мать, призывающую к мести, вот упала на землю Салатын, вот бледное, красивое лицо Мелек, ее дрожащие губы, ее грудь, колыхнувшаяся под платьем, ее белое горло, ямочка внизу, куда он хотел ударить кинжалом, вот дикий разъяренный лик отца.
Как оседает в воде муть, просветляя воду, так постепенно прояснялось для Шамхала все происшедшее, и, когда прояснилось окончательно, осталось только одно, самое главное: он, Шамхал, поднял руку на своего отца. До сих пор ничего подобного не случалось в их доме. Шамхал никогда не сказал отцу поперек ни слова. Отец ни разу ни в чем не упрекнул Шамхала.
Все знали, как Джахандар-ага гордится сыном. По утрам, когда Шамхал садился на коня и ехал к Куре, чтобы его напоить, отец частенько поднимался на доски навеса, чтобы поглядеть сыну вслед, полюбоваться его ловкой ездой. И в гостях, и дома перед гостями, Джахандар-ага любил поговорить о сыне, похвастаться им. Шамхал случайно слышал однажды, как отец с матерью в разговоре перебирали лучших девушек села, подыскивая для него невесту. Да, отец очень любил Шамхала.
"А что же будет теперь? Как я покажусь ему на глаза? Он меня теперь ненавидит, как заклятого врага. Как только увидит меня, ринется снова...
Но разве не прав и я, заступившись за мать? Ведь она просила меня, умоляла, мог ли я, сын, не откликнуться на ее плач? Разве она в чем-нибудь виновата? Зачем понадобилось отцу приводить в дом другую женщину? Имея такого сына, как я, можно было отказаться от посторонней женщины. Мать за одну ночь почернела от горя".
Шамхал все глубже и глубже уходил в свои раздумья. Меньше всего оправданий он находил для Мелек. Вернее, он не находил для нее никаких оправданий. Никак он не мог понять, зачем, ради чего эта женщина бросила свой дом, связалась с пожилым семейным мужчиной и пришла сюда. Ведь если бы она не захотела, могла бы и не прийти. Не силой же отец притащил ее. Не приди она, в доме не было бы никакой ссоры. Во всем виновата одна Мелек. Думы, словно воды Куры, подхватили Шамхала. Чтобы вырваться из их засасывающего водоворота, Шам-хал стал глядеть по сторонам.
Ребятишки лежали на чистом золотистом песке. Некоторые барахтались в воде, некоторые кидали вскользь плоские камешки. Они старались, чтобы камешек доскакал до старого тополиного пня, выглядывающего из реки. Вода сердито завихрялась и кружилась вокруг пня, а на нем, не обращая внимания на сердитую воду, сидел голый мальчишка с удочкой.
Шамхал невольно вздохнул. Ведь и он всего каких-нибудь семь лет назад точно так же купался и валялся в песке. Вместе с ребятами, переплыв Куру, уходил в лес. Ели там ежевику, играли, а когда наступал вечер, связав плот, возвращались на этот берег. Иногда они загоняли усталых ленивых буйволов в реку, купали их. Им доставляло удовольствие преодолевать Куру, держась за хвосты плывущих фыркающих быков.
Шамхал, словно внезапно постаревший человек, загрустил, вспоминая детство. Подступили слезы. Если там, среди людей, он сдерживал их, боясь позора, то сейчас у него не было сил совладать с собой. Его злило не столько поведение отца, сколько милосердие Мелек. Вспомнив, как она упала на колени и заступилась за него, он разрыдался. "До чего же я дошел, если женщина, которую я избивал, пожалела меня? Спасла, вырвала из рук отца. С каким лицом я вернусь назад? Разве после случившегося Мелек не станет думать обо мне, как о слабом и бедном мальчике? Встав передо мной, разве она не скажет: "Ну что, теперь видишь, какой ты мужчина и какая я женщина?" Быть может, даже станет насмехаться надо мной, и отец будет посмеиваться вместе с ней. Нет, я больше не вернусь в этот дом. Уйду совсем. Кусок хлеба я всегда заработаю... А что будет с матерью и Салатын?"
Шамхал повернулся и распластался на земле лицом вниз. Теперь он не плакал, но тело его дрожало, как во время рыданий. Стараясь задавить в себе боль и стон, он то перекатывался на спину, то снова вытягивался ничком, извивался и корчился, как змея, через которую переехало колесо телеги.
Вдруг раздался оглушительный плеск. Это огромная глыба земли, подмытая Курой, отвалилась от берега и рухнула в воду, загородив на некоторое время протоку. Вода скопилась было озерком перед неожиданной преградой но скоро нашла себе обходные пути и снова заструилась как ни в чем не бывало.
Это происшествие на реке отрезвило Шамхала, отвлекло его сознание от собственной горькой беды. Он провел рукой по лицу и почувствовал, что на лице запеклась кровь. Тогда он спустился к воде и хорошенько умылся. Совсем рядом с ним по кромке мокрого песка бегала длиннохвостая серенькая трясогузка. Она и правда беспрерывно трясла узким своим хвостом.
От деревни скатилась к воде стайка девчат. В другое время Шамхал, наверно, затаился бы под обрывом, спрятался бы за куст и глядел, как будут купаться эти феи. Он глядел бы на их длинные черные волосы, рассыпавшиеся по белому телу, на слепящие белые груди. Глядел бы ненасытно, как они заходят в воду, играют, плавают. Может быть, он даже спрятал бы у одной из них одежду, что не раз проделывали парни, да и сам Шамхал.
Но теперь ему было не до игры. Одежда на нем изорвана, испачкана, измята. Лицо в синяках и ссадинах. Никто никогда в деревне не видел Шамхала в таком виде. Он был первым среди парней. Быстрее всех переплывал Куру, лучше всех сидел на коне, ловчее всех обращался с кинжалом, побеждал своих сверстников в кулачном бою. Мог ли он оставаться в деревне после того, что произошло. Прежнего Шамхала, красивого и гордого, не стало с сегодняшнего утра, а новому, избитому, опозоренному, нечего жить в этой деревне.
Шамхал разделся, привязал одежду к голове, и быстро переплыл протоку до острова. Спустившиеся по тропинке девушки услышали плеск, оглянулись, но увидели только густые заросли, которые колыхались, как если бы кто-то сквозь них только сейчас прошел.
2
К вечеру туман, поднявшийся от Куры, начал медлено расползаться по земле. Но потом от ближних гор потянуло ровным, устойчивым ветерком. Этот вечерний ветер, пролетая над травами, над полями, где росла пшеница вперемежку с алыми маками, достиг берегов Куры и начал оттеснять туман, погнал его вниз по течению реки в сторону отдаленных сел.
Но от воды курился новый туман. Его уж не хватало на то, чтобы заполнить окрестности, однако он упрямо наползал на плоские островки среди Куры, путался в кустах, цеплялся за кроны деревьев. Выше деревьев его не было, он исчезал, словно таял.
Перед вечером на реке последние всплески жизни. Коровы медленно, долго втягивают в себя прохладную воду, чтобы напиться на ночь. Мальчишки, собиравшие на той стороне дрова, увязывают добычу в плоты и переправляют их на этот берег.
К вечеру вышел к Куре и Джахандар-ага. После утреннего скандала он оседлал коня и весь день провел в лесу, надеясь рассеяться и забыться. Беспорядочно охотился на ту дичь, которая сама могла бы попасть под выстрел, но охота любит внимательность и старание. В конце концов Джахандар-ага наткнулся все же на оленей, пришедших на водопой, и свалил одного из них. Он оттащил добычу к корням старого дерева, а сам поехал в село за арбой.
Конь, увидев село, громко заржал. Джахандар-ага пронзительно свистнул в пальцы. Он всегда свистел, когда возвращался с охоты. Это был знак его домашним, чтобы они высылали навстречу арбу - везти добычу.
На этот раз все произошло точно так же. Вскоре в тумане показалась арба. Разница была только в том, что всегда встречал отца сын Шамхал. Сегодня на арбе сидел слуга Таптыг.
Джахандар-ага, несколько развеявшийся на охоте, снова все вспомнил и помрачнел. Не глядя на слугу, остановившего быков и ожидавшего приказания, хозяин распорядился:
- Переедешь на ту сторону по верхнему броду. Поезжай на островок, что против скалы "Гыз-гаясы", там есть старый тополь, ты его знаешь. Возьми оленя и привези домой.
Парень направил арбу в воду. Железные ободья колес неприятно заскрежетали о мелкие камешки. Потом, когда вода поглотила сначала ось, а потом и сами колеса, скрежетание прекратилось.